Он рос без отца, Толик ушёл из семьи, когда ему было пять. Тётка заставляла его называть папой отчима, дядю Романа. В десять ушёл из семьи и отчим. Тётка была в депрессии и Вована скинула на Юльку, его сестру. Но когда ему стало пятнадцать, Юлька тоже ушла из семьи и за его воспитание взялась улица – та самая компания, сидящая на теплотрассе возле школы.
Скоро ему будет двадцать. И думаю, он сам уйдёт из семьи. А куда – пёс его знает. Но вариантов немного: либо в армию и дальше, куда нелёгкая вынесет, либо «залетит» какая-нибудь из его малолетних дур и придётся ему пахать, как и всем, на памперсы, бухло по пятницам и ипотечный кредит.
Тётка на Вована жалуется, мол, не слушается и ворует у неё деньги. Всё ждёт, когда он уже вырастет и перебесится, наконец: женится да станет делать ей внуков. Тётке нужна уверенности в завтрашнем дне, а с таким вот раздолбаем никакой уверенности, а только морока и растраты.
Недавно опять жаловалась, что украл деньги и с компанией пропил всё в цивильном кафе возле кремля, а в этом кафе кружка пива 500 с лишним рублей стоит. Нажрались и заблевали там всё. Хозяин выгнал и орал на всю Советскую: «Здесь вам не пельменная, ёп вашу мать!» Тётке – стыд и срам, а Вовану – хоть в глаза нассы, на следующий день ещё денег требует.
А однажды его загребли в ментовку, так как он обоссал угол здания райисполкома, в котором теперь Угрюмская городская дума заседает. Вована отмудохали и впаяли штраф, тётка потом выплачивала.
Со мной Вован не общается, он младше меня на тринадцать лет, и у нас нет ничего общего, кроме фамилии. Но я иногда захожу на его страницу ВКонтакте – посмотреть, чем хоть дышит подрастающее поколение. И вижу – дышит оно всё тем же, нашим исконным: дешёвыми понтами и грёзами про светлое завтра. Как телёнок взбрыкивает, когда у него начинают расти рога, и он чувствует в себе силушку богатырскую. Но вскоре приходит дяденька с тяжёлым предметом в руках и бьёт им по этим самым рогам. Так получается испокон веков на Руси телятина – только телята об этом не ведают.
Дядя
Добрались до дяди, будь он неладен.
Мой дядя, Юрий Николаевич Столяров, родной брат моей матери, в конце 80-х уехал на ПМЖ в столицу нашей родины, город-герой Москву. Он долгое время был для нашей семьи чем-то вроде богатенького родственничка из заграницы: пользы ноль, но на душе отчего-то приятно. По крайней мере, мать с отцом отзывались о нём с каким-то таким придыханием.
Может быть, это у них появилось в начале 90-х, когда он несколько раз приезжал в Угрюмск на личном автомобиле, «Москвиче-2141», брезгливо швыряя деньги и пыль в глаза: раздарит всем подарки и поехал. Однажды так и уехал с концами. И с тех пор никто его не видел.
Я был запредельно мал и ничего этого не помню. И так бы ничего и не узнал про него, если б как-то мать не рассказала с восхищением о нём эту историю из далёкого прошлого, а отец не поддакнул. Мне было пятнадцать, и тогда мне на душе тоже стало приятно где-то там иметь такого дядю.
Потом и это всё забылось и истёрлось. И даже мать не вспоминала. Прошло больше двадцати лет, а от дяди не было ни слуху ни духу, он пропал бесследно в своей Москве и будто бы не хотел никого знать.
И вот пару лет назад он неожиданно для всех заявился в Угрюмск и потребовал с матери свою долю за родительский дом в Заморочье. Никакого, мол, согласия на его продажу он не давал и, коли так, то давайте, возмещайте мне моральный ущерб. Мать ему завещание от бабки с дедом, а он пригрозил судом и карой господней. В итоге разругались вдрызг – прокляли друг друга и торжественно пожелали взаимных мучений в геенне огненной.
Вот тогда я по-настоящему и узнал своего дядю. Это был мужик со сложной и сомнительной судьбой, тощий, точно Кощей, подозрительный тип с замашками криминального авторитета и религиозного миссионера в одном лице. К тому же, больной туберкулёзом и психическим расстройством.
Оказывается, он двадцать лет за что-то отсидел в тюрьме. А за что – так и не сказал. Но двадцатку даже в нашей стране за просто так не дают.
Дядя Юра удивительно быстро нашёл себе в Угрюмске квартирку, а вскоре и работёнку – в церкви на Заморочной стороне. Церковь эта открыта недавно и переделана из здания бывшего магазина мясокомбината: на крыше пристроили купол с крестом, а стеклянные витрины завесили разрисованным божественными словесами брезентом. Рядом строят настоящую церковь, и на её строительство принимают пожертвования и спонсорскую помощь.
Как уж дяде Юре удалось окрутить заморочных жирных попов и их злющих приходских тёток, одному Богу известно, однако скоро он стал там у них чуть ли не церковным старостой, и я частенько замечал его на соборной площади возле кремля с ящиком для пожертвований. Он отрастил бороду и был похож на православного старца из отдалённого монастыря. Деньги ему давали охотно и богобоязненно, словно посланнику с небес.