Мог бы рассказать про Лёшу Дунина, единственного представителя нетрадиционной ориентации в Угрюмске, не прячущего от общественности своих наклонностей (тайных-то педерастов да педерастов по жизни – хоть отбавляй). Тесть презрительно называет его «дщерич» – он внук его тётки. Лёша Дунин долго искал себе напарника, был неоднократно бит и в итоге – отчаялся, женился и сейчас многодетный папаша.
Мог рассказать и про тётку тестя, которая теперь уж умерла. Судьёй неправедной она была в нашем угрюмском суде, и потому поговаривают, что за то, мол, Бог и наказал её эдаким-то внучком.
Или про сына кума – дяди Яши: его посадили за бандитизм в 90-х. Или про племянника тёти Гади, который по её настоянию ушёл в монастырь и там спился. Или же про дочку дяди Романа, бывшего сожителя тётки, мою ровесницу – она работает в сауне в подвале «Угрюм-Бич» и занимается тем же, чем и жена шурина Вероника, только для всех подряд и в несколько раз дешевле: муж моей кузины Юльки любит к ней заглянуть на дежурстве.
Мог бы – но мне надоело и я не буду.
Расскажу, наконец, про сына маминой подруги, который оказался моим четвероюродным племянником.
У матери есть давнишняя подруга, с которой она работала ещё на рынке, когда торговала шмотками Василия Макарыча. Зовут её тётя Лусинэ, по фамилии Паганян, это по мужу, а в девичестве – Оганесян. И все они там либо Паганяны, либо Оганесяны, – армяне, в общем.
Но вот бабушка этой тёти Лусинэ была по фамилии Парамонкина и приходилась двоюродной сестрой моей бабке по матери Варваре, потому как та тоже до того, как вышла замуж за деда – Николая Столярова, по фамилии своей была Парамонкина. Стало быть, отцы этих двух бабок, моей и армянки тёти Лусинэ, между собой самые что ни есть родные братья.
Бабка эта, Парамонкина, вышла замуж за Оганесяна, родила от него отца тёти Лусинэ, старика Давида, что торговал арбузами возле моста через Мороку, а уж сама тётя Лусинэ от своего мужа Паганяна родила того самого Карена, который и выходит по вот этой арифметике моим четвероюродным племянником.
Мораль отсюда проста: все люди братья, и не стоит ругать никакую нацию, ибо если покопаться, то может так получиться, что ты сам из неё-то и произошёл.
Карен, как и его мать и отец, и раньше его дед, да и прадед, скорее всего, торгует на рынке. Ему двадцать, у него уже есть невеста из угрюмских армян, и скоро он женится. Нарожают они детей: мальчики будут работать на рынке, а девочки повыходят замуж за угрюмских армян. И так по кругу.
И у всех так: дети воспроизводят своих родителей, будто кто-то, по странной иронии, перезаписывает на плёнку одну и ту же песню: из рода в род, из поколения в поколение. И если твои родители родили тебя в аду, то и ты будешь жить в аду, и твои дети будут жить в аду, и так по кругу.
И кажется, что из всего этого есть только один выход: не рождаться здесь вовсе. Если люди перестанут рождаться – ад опустеет.
Дартс, или Пять жизней /
Повесть о пропавшем человеке
Глава I
Странное тревожное состояние появилось во сне. Андрей вдруг замёрз, но не потому, что Светка перетянула одеяло на себя – замёрз изнутри. Он приоткрыл глаза, покосился в сторону мирно посапывающей девушки и чуть не свалился на пол от ужаса.
У Светки не было… головы.
«Я сплю, – подумал он, до боли зажмурив глаза. Во рту появился сильный привкус горечи. – Чёрт бы побрал эту Светку вместе с её лимонным пирогом!»
На память пришло лицо Светки, когда она резала лимоны для начинки – он давно заметил, что нож в её руке придавал лицу недоброе, опасное выражение. Ещё вспомнилось, как потом, вечером, она стояла перед зеркалом, хмурилась и ныла ему что-то про первые морщины…
– Какая дурь, – произнёс он вслух и решительно посмотрел на соседнюю подушку.
В сумрачном кисельно-голубом свете раннего осеннего утра его взгляд выхватил розовые яблоки на Светкиной пижаме, маленькие кремовые пуговицы (три из них были пришиты белыми нитками, две – чёрными), ярко-коричневого цвета родинку чуть ниже левой ключицы, дурацкий маникюр с неаккуратно нарисованными зайцами… Головы не было.
Он вскочил и впопыхах оделся.
– Андрюш, ты куда? – послышался сонный голос Светки.
– Домой. Надо… мне. Срочно.
– А, понятно… Ну, иди.
«Что тебе может быть понятно без головы? – раздражённо подумал он. – Ты и с головой сообразительностью не отличалась, а теперь кошмар вообще…»
На улице моросил мелкий и нудный дождь. От него зябко веяло пронизывающей прохладой. В округе стояла до жути незыблемая тишина. Только гаркнула один раз пронзительно где-то вдалеке одинокая ворона.