Моё единение с мухой разорвал Максим. Он ворвался в комнату, словно наглая смерть, и отправил меня сразу в ад.
– Серёга, пошли! У Юльки сегодня день рожденья! Давай, вставай!
– Не хочу, Макс, – отозвался я из самых глубин ада отстранённо, даже не повернув головы.
– Пойдём, Юлька тебя зовёт!
– Не хочу, Макс. Я-то ей зачем?
Вопрос поставил его в неловкое положение, и первоначальный напор ослабел.
– Ну, ей хочется, чтобы все друзья были. Ну, и…
– Я друг? – несколько грубовато перебил я.
– Ну, да.
– Ну, пошли.
Когда мы поднимались в её комнату, меня всё время тянуло вернуться назад, в свой ад. Это ещё не поздно было сделать даже перед самой дверью. Не поздно было сделать и за дверью. Окончательно стало поздно, когда мне протянули пластмассовый стакан с водкой.
– Серёж, а почему ты сразу не пришёл? – спросила Юля. – Чего делал?
– Ничего. Хрень писал.
– Новую песню?
– Хрень, Юль.
– Ладно, Серёг, – вмешался Максим, чмокнув Юлю в щёчку, – говори тост!
– За рай! – громко, чтобы переорать многочисленных друзей и подружек, провозгласил я. – Желаю, Юль, чтобы жилось тебе, как в раю!
– Да-а! – потянули стаканы друзья в общую кучу, расплёскивая водку.
– У-у! – потянули стаканы подружки в общую кучу, расплёскивая вино.
Весь вечер я пил и водку, и вино, и потом пиво, со всеми чокался, со всеми братался, обнимался, всем желал «рая» даже тогда, когда пару человек от «рая» хорошенько стошнило.
Чтобы не «палиться» перед вахтёршей, меня оставили на средней из трёх кроватей. Гостеприимная Юлина сожительница перебралась к подружке на левую кровать. Максим лёг с Юлей на её – правую.
Я никак не мог заснуть. Всё думал о высохшей мухе и о том, какое я ничтожество. Мои мысли копошились, налезая друг на друга, чем приносили голове немалые страдания.
Подружки слева захрапели. Сквозь храп я слышал неустанную молчаливую страстную возню справа. Лишь раз страстная возня прервалась страстным же шёпотом.
– Макс, я люблю тебя…
– Я тоже тебя люблю, Юль…
Я ухмыльнулся про себя слабо. Еле-еле – но очень горько. Эта горечь забрала у меня все последние силы. Ещё минуту назад мне хотелось встать и уйти, наплевав на вахтёршу. Но теперь уже не хотелось ничего. Разве может чего-то хотеться ничтожеству?
Я тупо и бессмысленно созерцал тёмный потолок. По щекам тонко бежали тупые и бессмысленные слезинки. Ни единого движения. Весь превратился в слух. И слух неустанно и молчаливо грыз моё сердце. Почему-то было очень противно и больно слушать страстную возню этого чужого мне рая.
Фрагмент 8. Лёха
Июнь 2007 года
Они думали, что я ушёл из группы из-за Макса. Они оба – и Витя, и Серёга. И пусть тогда действительно всё треснуло пополам – причина не в ком-то, а во мне самом. Да, я пожалел друга. Витя друга не пожалел. Серёга никого не пожалел. Он просто провёл по трещине черту, сказав мне: «Лёха, мы с Максом больше не друзья». Отчертил как отрезал.
Так и оказались по одну сторону черты они с Витей, по другую – я и Макс. Никто не заметил, что мне пришлось отскочить, дабы меня не разрезало на два бесполезных куска мяса. Каждый думал только о себе. Макс о том, как ему теперь жить. Серёга о том, как ему теперь жить. Витя о том, как ему теперь жить. А я думал о том, как теперь жить всем.
В итоге все как-то зажили. Без меня.
Макс свалил куда-то. Серёга с Витей набрали новых людей. Я несколько раз приходил к ним на «репы». Из-за черты. Всё жалел прошлое… Чёртова жалость! Как ни крути – всё те же два бесполезных куска мяса. Оба – вычеркнуты.
Мы встретились случайно возле общаги, где раньше жили Серёга с Максом. Где раньше мы репали и пили пиво. Где, напившись, ходили по комнатам в поисках девчонок. Где всё началось и где всё закончилось.
Витя обошёлся со мной настороженно и холодно. Подал руку и сделал вид, что торопится. Но Серёга задержался. Даже, казалось, обрадовался встрече.
– О, Лёха! Здорово! Как поживаешь?
– Здорово. Да ничего, – соврал я. – А ты?
Мы тепло обнялись, и он ответил с усмешкой, горькой такой и короткой, еле-еле заметной:
– Да так, знаешь… Вот с репы идём…
– Как репа?
– Да так, знаешь… А ты вернуться в группу не хочешь?
Эти слова упали на меня точно кирпичом и оглушили. Там, за чертой. Я растерялся и пришёл в себя только тогда, когда увидел холодные и настороженные Витины глаза. По ту стороны черты. Да. А Серёга стоял посередине, рискуя быть разрезанным напополам. Как и я когда-то. Мне ничего не оставалось, кроме как отпихнуть его.
– Не знаю… Подумаю…
На той стороне он сразу погрустнел и обиженно протянул руку, прощаясь.
– Ну, надумаешь, позвони. Хочешь, к нам с Юлькой приходи. Мы теперь не здесь живём. Комнату сняли…