Он поднял голову и посмотрел на них. Штыки жандармов почти задевали за своды подземелья. Они шагнули к нему, схватили за руки и толкнули к выходу. Его час пробил.
Придерживаемый жандармами, он поднялся по ступенькам, неожиданно оказался на улице и едва не охмелел от свежего предутреннего воздуха. Перед ним в два ряда выстроились вооруженные жандармы, а дальше, на мостовой, стояла запряженная черными лошадьми повозка с деревянной клеткой. Было еще темно, но небо над крышами уже светлело. Где-то закричал петух, и на миг ему почудилось, что он в деревне, а над избушками крепостных уже курится дым.
Жандармы приказали ему подняться на повозку. Они посадили его в клетку — спиной к лошадям. Так приговоренный поедет по всему городу, этим они его унизят. На повозку, держа меж колен ружья, сели два жандарма. Крикнул жандармский офицер. В воздухе свистнул кнут, и повозка тронулась, оглушительно грохоча по булыжнику. Сзади и спереди шагали жандармы.
Повозка медленно тащилась через город. Они не торопились. Им хотелось растянуть удовольствие от казни. Сегодня был их праздник, и они собирались основательно повеселиться.
Он глядел на любимый город, на его улицы и дома. Сколько раз он здесь ходил, ведь здесь он прятался от царской полиции. Вот улочка, в которой они взяли его с помощью предателя. Как они тогда ликовали! А теперь он в последний раз едет по этим темным, таким знакомым улицам. Да, в последний раз… Он едет туда, откуда нет возврата. Это его последний путь, и его везут, словно хищника, в клетке.
В мыслях он расставался с городом, говорил: «Прощай!» каждому дому, каждому камню мостовой и деревьям, еще не успевшим распустить почки, хотя в них уже бродили весенние соки. Мимо двигались серые фасады и черные окна. Нигде не было видно света. Город еще спал. Изредка в подворотне появлялись заспанные горожане и ошалело глядели на странную кавалькаду, движущуюся по темному городу. Грохот колес будил улицы от сна.
Небо серело. Заря уже была за городскими холмами. Из тумана возникали силуэты башен костелов; все отчетливей выделялась их белизна.
Когда повозка с приговоренным достигла площади, там уже собралась толпа. Издали она напоминала черное, бурное море. Он услышал глухой ропот. Толпа заколыхалась, и все повернулись в сторону повозки. Он почувствовал, как в него вонзились тысячи взглядов. Любопытство, удивление, горе, возмущение, сострадание — все было в этих взглядах.
Посреди площади возвышалась виселица. Площадь со всех сторон оцепили солдаты — они стояли серой, безмолвной стеной. Повозка обогнула площадь и остановилась перед виселицей. Жандармы отперли клетку. Он выбрался из клетки и, звякая кандалами, слез с повозки. Жандармы отвели его к эшафоту, где его уже ждал палач — он стоял, прислонившись к виселице. Палач спешил. Палачу хотелось поскорей кончить свою работу и идти завтракать.
Он взошел по лесенке на эшафот. Жандармы сняли наручники. Наконец-то его руки были свободны! Он провел рукой по лицу, отбросил упавшие на глаза волосы, поднял голову и оглядел затихшую толпу. Там стояли люди, за которых он боролся и теперь должен был умереть. Забитый, угнетенный народ, придавленный нищетой, унижением и рабством, бессильный и могучий! Народ останется, хоть он и умрет, народ будет всегда, пока стоит этот город. Никто не вытравит жажду свободы из его души. Царским сатрапам пришлось бы повесить всех, но это невозможно. В его поражении заложена победа.
Зарокотали барабаны. Воздух потряс ровный гул. В утреннем полумраке барабаны рокотали оглушительно, словно пушечная канонада. Когда они замолкли, воцарилась тишина, и в этой тишине он расслышал хриплый голос жандармского офицера, читающего приговор. Закончив чтение, офицер сложил бумагу и громко спросил, признает ли он себя виновным.
— Нет! — крикнул он изо всех сил.
Толпа загудела и закачалась, словно лес в бурю — она прощалась с ним. Из-за холмов выглянули первые лучи солнца; сверкнули штыки на ружьях солдат. Снова зарокотали барабаны. Его измученное тело охватила слабость. Он пошатнулся, но тут же выпрямился и крепко стиснул зубы. Серый туман спал с его глаз, и он ощутил на своем лице луч восходящего солнца.
Палач шагнул к нему, держа в руке веревку. От палача несло водкой. Он увидел, что палач подносит к нему петлю, вырвал ее из его рук, сам надел на шею и повернулся к восходящему солнцу.
ЕЩЕ ОДИН ДЕНЬ
Несколько дней назад встретил я одного приятеля, а он мне и говорит:
— Знаешь, уже пять лет прошло, как мы с тобой не виделись.