водворяет на место, в стайку.
Но каждый малек один раз все-таки совершает
удачный побег. Пулей летит он вверх, к поверхности воды,
глотает пузырек воздуха и спешит назад. Отец обычно
успевает схватить его только на обратном пути.
Малек глотает воздух, чтобы наполнить им через
кишечник плавательный пузырь. Без этой капельки газа
гот не может функционировать. Ведь и легкие человека
не станут работать, если новорожденный младенец не
наполнит их с первым криком необходимой порцией
воздуха.
Две недели колюшка-самец пасет своих мальков. Они
подрастают и все дальше и дальше уплывают от гнезда. Са-
мец уже не бросается за ними в погоню. Постепенно он
теряет всякий интерес к своим детям — теряет и блестящую
окраску — и присоединяется к компании взрослых
колюшек.
А мальки начинают самостоятельную жизнь.
Идеальные отцы
Бесспорно, в состязании с цихлидами папаша-колюшка
одержал бы верх. Но прежде чем присудить ему первый
приз за отцовство, оценим шансы других претендентов.
Вот морской конек. Хвостик свернул бубликом, голову
высоко поднял, помахивает плавником-веером и плывет
вперед. Животом волны рассекает.
И не подумаешь, что морской конек — рыба. Чешуи нет.
Вместо нее костяные пластинки. Хвостик цепкий, как у
обезьяны. Головка как у сказочного Конька-горбунка.
И плавников нет: только один спинной, похожий на веер.
Рот у морского конька трубочкой. В эту трубочку, будто в
пылесос, засасывает он вместе с водой свою добычу —
рачков разных и червяков.
Позавтракав, морской конек возвращается в заросли
водорослей. Там становится «на якорь»—обвивает хвостом
стебелек и замирает в позе шахматного коня.
Был бурый, а попал в зеленые заросли — сразу
позеленел. Не хуже хамелеона может морской конек
перекрашиваться. Какая вокруг декорация, такого цвета и тело у
него. Это чтобы враги не заметили.
Не о себе одном морской конек беспокоится. У него
потомство «за пазухой».
У самцов морских коньков снизу на брюхе есть два
похожих на клапаны кожных выроста. Самка откладывает
икру на живот самцу, как раз между этими клапанами.
Икра тут же прилипает, а клапаны начинают разрастаться,
закрывают со всех сторон икру, края их смыкаются.
Теперь икра надежно «упакована» в детоносной сумке на
животе у самца.
Все сорок—пятьдесят дней, пока самец носит икру, она
получает витамины и другие питательные вещества из кро-
веносных сосудов этой сумки, все
равно как человеческий зародыш
из материнской плаценты.
Когда мальки выведутся,
морской конек ищет уединенный
уголок в подводных зарослях,
хватается хвостиком за стебелек и крепко
сгибают родовые корчи. Он то
изгибается назад, то гнется вперед,
напрягаясь, сокращает брюшные
мышцы: хочет, чтоб сумка
поскорее лопнула и освободила мальков,
которые в ней копошатся.
Наконец клапан разрывается
вдоль, и первый бэби пролезает в
дыру головой вперед. А за ним и
другие юные коньки, которые все
похожи на папашу, только уж
очень малы.
Кузины морских коньков, иглы-
рыбы, которых, наверное, каждый
видел в море, тем же способом
вынашивают своих детей.
Еще Аристотель писал об игле-рыбе. Он наблюдал за
ней в Эгейском море у берегов солнечной Эллады: «Та
рыба, которую называют белоне, в пору размножения
разрывается, и из нее выскакивает малек. У этой рыбы разрыв
происходит ниже желудка и внутренностей, как у змей,
называемых тифине. После того как произведет свое
потомство, она не умирает, и рана снова зарастает».
Самцы некоторых других морских рыб, маслюков и
циклоптерусов, например, охраняют отложенную самкой
икру: день и ночь лежат около нее.
Даже если место для икрометания было выбрано
неудачно и, уходя вместе с отливом, вода обнажает здесь морское
дно, самец остается с икрой на мели, жадно хватая ртом
последние капли влаги, медленно стекающие по каменистым
изломам дна.
Скоро исполнится сто лет, как французский офицер
Геральд привез из Китая дюжину полуживых рыбешек.
Их едва выходил известный селекционер Корбонье. Теперь
миллионы потомков этих рыбок продолжают свой род в
аквариумах всего мира: речь идет о макроподах.
Они знамениты своим странным гнездостроительством.
Материал для гнезд макроподы выбирают, прямо надо
сказать, очень легковесный и сооружают из него постройки
весьма легкомысленные: «воздушные замки» на воде!
Самец-макропод, высунув кончик морды из воды,
глотает воздух, затем выпускает его пузырьками изо рта. Липкая
слюна макропода обволакивает каждый пузырек тонкой
пленочкой, словно капсулой, и тот не лопается, а висит у
поверхности воды. Рядом рыбка выплевывает второй,
третий, четвертый пузырьки. Пенистой корочкой всплывают
они над водой.
Тогда самец с церемониями, не менее сложными, чем у
цихлид или колюшек, приводит к гнезду самку. Играют они
немного, плавают друг за дружкой по кругу, «целуются»:
соприкасаются губами. Довольно загадочное «па» в
любовных танцах многих рыб.
Потом самка нерестится под воздушным плотом.
Икринки всплывают кверху и пристают к плавающей пене. Если
течение относит в сторону некоторые бусинки, самец ловит
их ртом и водворяет на место.
Затем начинаются тревожные дни. Бдительный отец ни
на минуту не покидает свой пост. Гонит прочь мелких
врагов, отвлекает крупных. Перемешивает икринки, чтобы они
развивались лучше. А когда мальки выведутся, хлопот
прибавляется вдвое. Икра неподвижно висела под пенистым
потолком, а юркие макроподики норовят теперь
ускользнуть из гнезда. За ними нужен глаз да глаз. Самцу часто
приходится пускаться вдогонку за беглецами, глотать,
тащить под плот и там выплевывать. Хлопотливое дело, и
благодарности никакой. Дня через четыре мальки
расплывутся кто куда, и он никогда их больше не увидит.
Некоторые лягушки тоже могли бы принять участие в
нашем импровизированном соревновании
отцов-воспитателей. Ринодерма, например. Ее уникальные методы
выращивания детей изучал сам великий Дарвин, когда
путешествовал по Чили. Инкубатор для яиц у ринодермы довольно
странный — горловой мешок (изо рта, сбоку под языком, в
него ведут два отверстия).
В обычное время это резонатор — усиливает кваканье,
чтобы все самки в округе его слышали. А когда приходит
время позаботиться о потомстве, самец наполняет этот
«барабан» яйцами.
Дело происходит так. Самка отложит на мох двадцать—
тридцать икринок, а самцы сидят вокруг и ждут. День
сидят, два сидят кружком вокруг икринок. Неделю сидят.
На десятый—двенадцатый день в икринках шевелятся
зародыши. Тогда папаши бросаются на них, глотают, спешат,
кто больше успеет. Кому пять досталось, а кому и двадцать
пять.
Не зря, значит, ждали. Но ринодермы, глотая икру, не
едят ее, конечно: не в желудок она попадает, а в этот самый
знаменитый горловой мешок.
В нем икра и развивается дальше. Вскоре из лопнувших
икринок выходят головастики. Они хотят есть. Как их
накормить, не выпуская из люльки-«барабана»?
Природа и тут нашла выход. Головастики прирастают
хвостиками и лапками, а потом и всей спиной к внутренним
стенкам резонатора. Так из отцовской крови и получают