Я хотела сказать, наплевав на амнезийный вариант. Про то, как…
— Мой папа герой! — восторженно воскликнула Шуша и повела в сторону звуков еды.
Говорить стало не о чем.
В уютной темноте машины радио пело двумя голосами о любви. Мужской мешался с женским, французский — с английским. Я не знала кто это, но почему-то виделся большой черный парень в обнимку с миниатюрной чернявенькой белой.
— Тебе не жарко? Может быть сделать контроль… — Егор хотел положить ладонь на мое левое колено. Я сдвинула ноги теснее. Он промахнулся.
— Не надо. Меня знобит, — я в двадцатый раз отвернула лицо в огни дороги за стеклом.
Красный-красный, раз-раз. Вспыхивает, гаснет. Мелькает. Железнодорожный переезд. Белый мерседес возвращался назад к побережью какими-то, одному ему известными, козьими тропами. «Стоп» белым по красному. Шлагбаум пошел вниз, а железо перед рельсами полезло вверх. С этими аргументами не поспоришь. Мерс встал пнем. Я открыла дверь и вышла в ночь. Курить. Сигарет не было. Бесконечный черно-серый товарняк гудел приветственно-счастливо, выползая из норы туннеля под горой. Плоская серебряная луна поливала сверху пейзаж незатейливо-бесстыдно. Обнажающе. Как там в песне: нич яка, Господи! Мисячна, зоряна, ясно, хоч голки збирай. Бабушка моя пела. Лица ее не помню толком, только голос и стихов обрывки.
Двери столовой открыты настежь. Шуша ввела меня с радостной улыбкой. Большая компания. Человек двадцать вместе с детьми. Ближний круг.
Гром аплодисментов конечно не раздался, но всеобщее бодрое «о!» прозвучало. Симпатичный парень в белой рубашке быстро накрывал свободный угол стола.
— Друзья, прошу вас, — Егор решительно занял место рядом со мной, — давайте не будем говорить о том, что случилось. У моей пациентки легкая амнезия. Следствие падения и испуга. Поэтому, предлагаю вернуться к этому прекрасному ужину, как ни в чем ни бывало. Спасибо за вашу доброту и сердечное участие!
Я кивнула, как китайская игрушка, в такт словам доктора. Шуша, поймав материнский жест, вернулась на свой стул. Помахала мне оттуда весело ладошкой. Я улыбнулась в ответ. Сдвинуть взгляд на двадцать сантиметров в сторону Нины Баграмян не могла себя заставить. Да и ладно. Амнезия у меня. Ничего ни знать, ни помнить не хочу. Вилка дрожала мелко в левой руке.
— Георгий Аркадьевич, — властное контральто проплыло над щедрым столом, — как вы оказались правы! Гри совиньон братьев Гусевых заслуживает внимания. Я оценила.
— Я не сомневался в вас, Светлана Александровна, — рассмеялся довольно Егор.
Голос матери хозяина дома шел ко мне с близкого края стола. Слева. На правом торце сидел сам Александр Баграмян. Мой бесстрашный спаситель и убийца-неудачник. Я тупо глядела в еду на своей тарелке. Кусок в горло не лез.
— Не можешь есть? — тихо спросил доктор между тостами за здоровье окружающих.
— Боюсь, — честно призналась.
— Сделай глоток вина, — его рука пододвинула ближе бокал.
Я пригубила. Плотное белое с четким ощущением солнечного ветра в середине сентября. Прошлогодней беззаботной жизни. Вкусно. Разломила румяный пирожок на белой квадратной тарелке. Запах жаренного мяса и лука вернул все на свои места. Тошноту в горло, тремор в пальцы. Я незаметно вытерла руки бумажной салфеткой и спрятала их под стол.
— Я хочу домой, — еле слышно проговорила в дурнотный запах еды. Но Егор услышал.
— Может быть, я провожу тебя назад в комнату? Выпьешь еще пару бокалов. Уснешь. Я приду попозже. Уедем утром, — у него там явно что-то наклевывалось в недрах баграмяновских перспектив. Роман с хозяйкой?
— Я хочу домой. Вызови мне такси, пожалуйста. Оставайся сам здесь сколько угодно. Я не хочу тебе мешать, — я отклеила взгляд от гадкого пирожка и подняла лицо. Егор смотрел на меня орехово-знакомо и улыбался. Быстро провел языком по нижней губе.
— Никаких такси. Мы поедем домой вместе. Дай мне пятнадцать минут, золотце. Ты выдержишь четверть часа или надо бежать прямо сейчас? — он вынул бесполезную вилку из моих пальцев и прижал нитку пульса на запястье. Свободной рукой положил смартфон на скатерть. Включил секундомер. Я кожей чувствовала, как растет напряг в главных героях этого вечера. Браво, доктор! Теперь логичнее ухода стала бы только моя смерть тут же на белом стуле. Бледным лицом в салат.
Егор нахмурился. Прохладные пальцы на лбу. Оттянул вниз веко под левым глазом. Снова стал считать удары сердца. То скакало в моей грудной клетке испуганным зайцем. Мужчина смотрел в меня внимательно и отчужденно.