— Закажи мне бокал сухого белого вина. Совиньон гри, — попросила я, вспомнив рекомендации безупречного доктора.
— Может быть, не стоит?
— Хочу. Ты ехал поговорить. Начинай, — распорядилась я. Перехватила инициативу. Не только генералы умеют командовать.
Взрослый мужчина принес бутылку с белой этикеткой. Показал моему спутнику. Открыл. Дал вину раздышаться. Мы терпеливо ждали. Живой мужской голос пел где-то за лабиринтом жующих людей о городе, где я никогда не была. Тбилисо. Признавался в любви на родном языке. Сомилье разлил вино в два бокала. Опустил бутылку в лед и ушел.
— За что пьем? — улыбнулась я, водя носом по краю стекла. Пасмурный день на излете сентября, запах полыни и созревших яблок.
— Почему ты меня не обманула? Я бы поверил. Я ведь жениться на тебе хотел. Соврала бы потом про преждевременные роды и все такое, — Гуров тоже понюхал вино и отставил в сторону.
Я не ожидала, что он подберется ко мне с этой стороны. Словно услышал мои мысли на скамейке. Хотя, чему я удивляюсь? Его сын и его внук постоянно проделывают со мной этот фокус.
— Хочешь знать правду? — я решилась. Но уже не так наивно. Красная шапочка желала подстраховаться.
— Хочу, — не помедлив ни грамма, ответил Гуров. Подался вперед. Открыл лицо свету. Желтоватый свет вдруг сделал его лицо молодым и бешено знакомым. Серые глаза и светлые губы. Вот только улыбаться по-мальчишески открыто и нахально генерал не умел.
— Тогда дай мне слово. Честное слово. Ты же офицер? Человек чести?
— Чего ты хочешь?
— Обещай мне, что все, что я тебе расскажу, останется строго между нами. Ты не станешь ничего предпринимать, делать выводы и вмешиваться. Это тайна, которую я тебе доверяю. Обещай уважать мое доверие, — я очевидно перебирала с пафосом, но с этим парнем по-другому нельзя.
Гуров опешил. Не этого ждал. Гамма эмоций по его лицу бродила откровенно потерянная. От полного неприятия до глупой надежды фиг знает на что.
Я молчала. Еще секунда и откажусь от этого цирка. Гуров почуял край моментально.
— Я обещаю, — серьезно сказал он.
— Это ребенок Андрея. Твоего сына. И, — я заставила себя договорить, — Кирилл тоже его сын. Вот такая история. Извини, Гуров. Так получилось.
— Что будешь делать? — прервал он бесконечную паузу. Спрятался снова в полумрак ресторана.
— Не знаю. Я должна подумать, — я медленно допила вкусное вино.
— Я зря сказал про операцию. Я считаю… — Он уже катил и пер вперед.
— Гуров. Ты обещал не вмешиваться. Я должна подумать. Спасибо за ужин. Отвези меня домой.
Гуров молчал всю дорогу. Взглядывал в зеркало заднего вида на меня в темноте салона. Я отворачивала лицо. Смотрела только на огни мелькающих фонарей.
— Вот моя визитка. Здесь мои телефоны, личный и рабочий. Я вернусь вечером в пятницу. Я хочу знать, что ты надумала в конце концов, — он вышел из машины. Стоял рядом, протягивая кусок белого картона.
На крыльце гостиницы стоял Гарик и внимательно разглядывал нас.
— Спасибо, — я послушно зажала в руке карточку. Поцеловала гладковыбритую щеку и ушла.
Глава 36. Пора!
— Лола! — Айк быстро вошел в прачечную и плотно затворил за собой дверь.
— Что случилось? — я закрыла дверцу стиральной машины. Потыкала кнопками в нужном режиме.
— Баграмян приехал. Спрашивает тебя в караоке. Что сказать?
Я опустилась на гору грязного белья. Айк смотрел на меня черными глазами. Спокойно ждал ответ.
— Он убьет меня. Он псих. Он уже пытался. Теперь точно убьет. Что делать? — меня затрясло.
— Ладно. Я сейчас выгоню машину на соседнюю улицу. Спрячу тебя у ребят…
— Нет, — я перебила его. Успокоилась внезапно. Это знак. Это точно метка судьбы, — я сейчас быстро соберу вещи. Выгоняй машину. Я уезжаю.
— Но…
— Он никогда не угомонится, пока не поймет, что меня нигде нет. Так будет лучше, дорогой. Поверь.
Айк смотрел внимательно. Он понял меня. Кивнул.
— Пепу забери с улицы, ¬ попросила я.
Мой друг кивнул понятливо снова. Не удивился.
Рейс в Северную Столицу уже отправился в холодную даль. До ближайшего еще шесть долгих опасных часов.
— Лети через Южную, — предложил Айк.
Я согласилась. Не удирать же с перепугу в Тюмень. По слухам, там уже минус двадцать.
Кирюша тихонько сидел на бесформенном бауле, куда я впопыхах покидала все, что попалось мне под руку. Светил полосатыми носочками в старых сандалетах и следами детсадовских трудов на майке и штанах. Прижимал молчащую собаку к груди. Выражение лиц у моих любимых было одинаковое абсолютно. Испуганно-любопытное.