— Идем ко мне. Я вас накормлю. У меня есть пельмени. Я только за сметаной и хлебом схожу, — говорил он, открывая дверь своего дома для нас.
Мы вошли. Огляделись. Кир и собаки с любопытством. Я с удивлением. Ничего особенно не изменилось в здешнем интерьере с конца пятидесятых прошлого века. Но такой чистоты я не помню даже при Вере Павловне. Не к ночи будь она помянута.
— Женщина? — я засмеялась.
Миша помогал мне снять куртку.
— Как я по тебе скучал, — он осторожно обнял меня за плечи. Рассматривал.
— Ты женился? — я повторила.
— Какая женщина? Я не понимаю, — он не желал выпускать меня из рук.
— Страшно даже шаг ступить, такая чистота вокруг царит, — я осторожно высвободилась.
— О да! Ребенок и собаки проходите и будьте как дома. Хотите разувайтесь, хотите — нет. Делайте, что хотите, — Мишка махнул рукой, приглашая и разрешая. — Я пошел за хлебом.
— Лола, можно мы с Пепой тоже пойдем? — тут же встроился Кир.
— Можно. Как же зовут твою женщину, Миша? — я невольно искала глазами женский след.
— У нее редкое, загадочное имя: клининговая компания «Фрося».
— Не хочешь входить? — проговорил мой друг.
Мы стояли у запертых дверей моего когда-то родного дома. Поздняя ночь. Четвертый этаж. Все спят.
— Не хочу, — призналась я. Вертела в пальцах два кудрявых штыря от замка.
— Ну и черт с ней, с твоей квартирой. Она на сигнализации. На консервации. Там пыли по колено. Живи у меня, — он предложил это в разных сочетаниях слов раз двадцать за вечер. Обнял. — Давай поженимся.
Я отстранилась. Провела пальцами по мишкиным губам. Он не попытался поймать их. Он не умел подобных вещей. Эта сторона жизни вообще его мало интересовала. Зачем ему я? Интересно.
— Зачем? Зачем тебе я? — я погладила его по щеке.
— Я люблю тебя всю жизнь, сколько помню. Ты всегда была очень красивая и никому не нужная. Только родному отцу, наверное. Помнишь его?
— Да, я и бабушку помню, — призналась я, удобно устраиваясь в мишкиных руках. Мы торчали в подъезде возле старой, теплой батареи, как подростки.
— Ты не можешь ее помнить, — Мишка аккуратно коснулся губами моего виска, — тебе было два года, когда ее не стало.
— Я помню все равно, — упрямо заявила я, подставляя лицо его твердым губам.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — сказал он и попытался накрыть мой рот своим.
Я увернулась. Отошла от Мишки на шаг. Пора.
— Я беременна от женатого человека, — смотрела на реакцию.
Мой друг невольно глянул на мой, пока нечем не выдающийся живот. Нормальная реакция: девять из десяти человек так делают. Молчал. Думал?
— Пойдем домой, — вздохнула я. Холодно здесь на каменном марше.
Мишка поднял ко мне лицо. Улыбнулся:
— Вот видишь, ты уже правильно формулируешь: домой. Молодец! Дети — это хорошо. Это прекрасно. Чем больше их, тем лучше. Так говорят люди, сам я этого не знаю. Да и ты, я думаю, тоже. Вот и узнаем вместе, — он снова попытался меня обнять, но я уже взяла себя в руки. Держала дистанцию. — На Кирилла у тебя есть какой-нибудь документ, или ты его украла по законам гор?
Я рассказала. Мы спустились вниз по лестнице. У дверей его квартиры я остановилась.
— Миша, давай пока останемся друзьями. Мне нужно подумать, — попросила я.
— Конечно. Все сделаем, как ты решишь. Я ведь прекрасно помню, как ты мне отказала в прошлый раз и почему. Поэтому сегодняшний твой ответ вполне может быть засчитан, как удовлетворительный, — он щелкнул меня по носу, обнял за плечи.
Мы вернулись в дом.
Глава 37. Дома
— Можно я буду называть тебя мамой? — спросил Кир рано утром. Мы усаживались в старую машину. Красный, добрый мерседес восемьдесят третьего года выпуска. Пепка беспардонно запрыгнула грязными лапами на заднее сиденье. Разбаловалась вконец. Билл разочаровано вздохнул и пошел к двери подъезда. Он искренне не понимал глупой езды на машине в детский сад на соседнюю улицу. У меня болела голова. Раскалывалась. Неужели дура-соседка заразила меня в лифте своим кашлем? Этого еще не хватало!
— Конечно. Ты можешь называть меня, как угодно. Только зачем? Это ведь неправда, — я проверила машинально защелки ремней его кресла.
Укоризненный мокрый Билл сидел черной массой у стекла подъезда. Ничего, подождет, я вернусь через пятнадцать минут. Нет. Нельзя. А вдруг я не вернусь? И Кир смотрит на меня. Знакомыми, серыми глазами. Я вылезла из машины. Впустила собаку в подъезд. В дом. Сделала, как полагается. В левом виске пульсировала тонкая злая игла.