– Так это же здорово. Это, как раз, модно и стоит денег. А рисовать берёзки с коровками – полный отстой. Это никому не нужно.
– Это тоже никому не нужно, художником быть здорово, но тяжело. Сложно пробиться, везде нужны связи. Вон, стоит попасть к Гельману или к Салаховой и всё, что ни нарисуй, всё прокатит. К ним потусоваться приходят богатенькие люди, которым деньги не лезут в карманы. Что они им скажут, то те и берут. Но как к ним попасть? Я отправляла Гельману свои работы – никакого ответа. Делать выставку самой – очень дорого, мне год нужно будет ничего ни есть, ни пить и то не накоплю.
– Нужен спонсор.
Надо же, в первый раз знакомлюсь с кем-то на улице. Она ничего миленькая, правда, худенькая и бледная, но зато живая и приятная. Может быть, бог опять меня услышал? Чего я заклинилась на этой Халитовой? – Сердце предательски ухнуло вниз. – вот зараза, только вспомнила и сразу всё хорошее настроение улетело.
– Ты мне не сказала, как тебя зовут?
– Люба, Люба Воронина.
– Дай мне свой телефон, буду звонить тебе, когда станет одиноко.
– Зачем ждать этого, так звони. Сходим куда-нибудь, как сейчас. Мне понравилось.
– Отлично, мне тоже. – Вдруг она потянулась и поцеловала меня в щёку. Какие губы нежные… – я совершенно свободна, особенно сейчас. А если любишь привидения, я могу провести тебя ночью в Исторический музей. Вот где полно привидений. Я сама видела несколько раз что-то. Жутко, но прикольно.
– Да? Это здорово. Там же у вас «Сухарева башня» Саврасова висит. Небось, дух Якова Брюса летает рядом.
– Нет, Брюса не видела, но картина правда страшная.
– Правда? Я живьём её не видела ни разу.
– Вот как… А хочешь?
– Интересно, конечно.
– Что сегодня вечером делаешь?
– Ничего вроде…
– Я сейчас в ГИМ как раз иду, и если на вечер планов нет – приходи. Пошатаемся по музею вместе, а если повезёт, то и картину посмотрим.
Люба с недоверием посмотрела на свою новую знакомую.
– Было бы здорово, а как пройти?
– Сегодня четверг и музей работает до девяти вечера. Подходи к главному входу в половине девятого, я выйду и проведу тебя. Потом, когда все разойдутся, походим одни.
– А можно? Охрана не выгонит?
– Я предупрежу их, что мы погуляем, не беспокойся.
– Хорошо.
Наше время. Танич, в кабинете загородного дома Рыкова.
Кто этот человек напротив меня? Что из себя представляет? Седой, хотя старым назвать нельзя, лет пятьдесят-шестьдесят. Интеллигентное и даже интересное лицо, но крайне неприятное. Есть в нём отчётливая надменность. Сидит, молчит, а я как будто слышу: – «Я всё, ты ничто. Я говорю, ты слушаешь. Я могу всё, а ты ничего. Я главный, а ты всегда дура». Я для него мелочь, как и все остальные, по странной случайности, попавшаяся ему на глаза. Сидит, смотрит, взгляд отстранённый, рассматривает меня, как насекомое. Наверняка, досье прочитал вдоль и поперёк, чего смотреть-то? Очень тяжёлый человек и не стремиться выглядеть лучше. Пофигу ему на то, как он выглядит. У него важные дела, а мы его отвлекаем. Хотя тут как сказать, в данном случае не мы его, а он нас, да что там нас – меня конкретно, отвлекает на свою прихоть. Так, пора эти гляделки заканчивать.
– Вам есть, что мне рассказать, прежде чем я приступлю к изучению материалов дела?
– Почему вы уволились из МВД?
«Опа, так я на допросе, оказывается. Забавно. Придётся расставить точки над i, может и к лучшему, что так сразу».
– Это не ваше дело.
Лицо генерала, изменилось, желваки слегка заиграли, а прищур глаз стал жёстче.
«Надо же, удивился. – Татьяна внутренне напружинилась. – А чего ждал интересно, задушевного рассказа?»
– Теперь моё. – Тон стал угрожающе приказным, таким голосом хозяин собаки, отдаёт команду: – К ноге.
– Понятно, тогда я, пожалуй, пойду. Мне ошибочно сказали, что нужно помочь в расследовании смерти вашей дочери. Но раз это не так – прощайте.
Я поднялась и направилась к выходу. Серьёзно направилась, не для видимости – я действительно намерена уйти. В гробу я видала и его самого, и его расследование, не хватало ещё, чтобы он копался в моей жизни – козёл.
– Я вас не отпускал. Вернитесь и ответьте на вопрос.
«Ах, вот как, крутой, значит? Сейчас я тебе устрою». – Я резко развернулась и стремительно подошла к нему. Наклонилась почти вплотную, и твёрдо спросила. – Ты убил свою дочь?
Генерал опешил, но быстро пришёл в себя:
– Что? Что ты себе позв…
– Говори, ты или нет? За то, что она лесбиянка убил? – В его взгляде появилась растерянность. – За это убил её?