Прапорщик, выдававший им машину, закряхтел с досадой, почесал налитой салом затылок — видать, хотел пустить этот рафик налево, но астраханские «беженцы» опередили его. «Беженцы» дружно хлопнули руками по корпусу рафика:
— Берем!
Прапорщик вновь закряхтел и поскреб пальцами по тугому красному затылку. В конце концов, понимая, что «беженцы» от своего не откажутся, махнул рукой:
— Берите, хрен с вами! — жалобно сморщился. — Хоть бутылку поставьте! Жаль ведь такую машину отдавать. Вы посмотрите — автомобиль находится в идеальном состоянии. Спрашивается: почему? Да потому что эта машина — гостевая, гостей развозила. Потому и выглядит как новенькая. Так что гоните, мариманы, бутыль. Иначе не отдам.
Мослаков понял, что прапорщик без бутылки действительно не отдаст машину, переглянулся с мичманом и с досадой рубанул рукою воздух — денег-то ведь не было, не хотелось тратить то, что отложено на еду, но иного выхода не было.
Надо было покупать бутылку. Мослаков втянул сквозь зубы воздух, выдохнул, остужая себя.
— Ладно, — сказал он, — ты, дядя Ваня, принимай это выдающееся произведение отечественного автомобилестроения, а я пойду в магазин за магарычом.
— Только это… — попросил прапорщик, — не покупай всякую лабудень, сваренную из разведенной жидкости от тараканов и клюквенного киселя, у меня от этого живот пучит. Купи «Смирновскую». Хорошая русская водка. Запомни, парень, на будущее.
«Хорошая русская водка» кусалась в цене. Она лишала Мослакова с мичманом не только денег на хлеб — лишала даже денег на бензин. М-да, прав был сухогубый полковник, когда выдал им заклятье-команду: «В Москве не задерживайтесь!» Москва — город кусачий.
Он купил бутылку «Смирновской» и вприпрыжку понесся к прапорщику.
Прапорщик, увидев бутылку, раздвинул в улыбке толстые влажные губы, ободряюще подмигнул Мослакову:
— Молодец! То купил, самое то, — подхватил бутылку из рук капитан-лейтенанта, звучно чмокнул ее в донышко.
Машина была справной, прапорщик не обманул — тянула, как новая, это Мослаков почувствовал, едва выехали с хозяйственного двора. Руль ходил легко, коробка скоростей была хорошо смазана, в мосту ничего не скрипело, не стучало.
— Машинка — м-м, действительно ухожена, — Мослаков с одобрением качнул головой, — прапор нас не наколол, — он послушал звук движка и вновь одобрительно качнул головой. — Хотя запросто мог нас ободрать. Запросил бы за машину не одну бутылку, а ящик — и все. Ты, дядя Ваня, пил когда-нибудь «Смирновскую»?
— Никогда не пил.
— И я никогда, — с сожалением произнес Мослаков. — А вот прапор пил. Неплохо бы попробовать.
— Неплохо бы. Но на какие тити-мити?
— Ладно! — решительно проговорил Мослаков. — Глядишь, по дороге подсадим кого-нибудь и малость подзаработаем. А если подзаработаем, то позволим себе скоромное.
— Жизнь ныне, Паша, вон какая стала: век живи — век пробуй новое.
— Все течет, все изменяется…
Паша Мослаков вдруг приподнялся с сиденья, вытянул голову и восхищенно почмокал губами:
— Ты смотри, дядя Ваня, какая девушка идет! Не идет, а легенду складывает.
— Где легенда?
— Да вон идет! Не туда смотришь! Смотри на противоположную сторону улицы! — Мослаков, охнув, прижал рафик к бровке тротуара, стремительно вывалился из кабины.
Он боялся упустить девушку.
Перебежал через улицу, едва не столкнувшись со стареньким жигуленком-копейкой и громоздким, страшноватым, как паровоз, джипом черного цвета, на секунду задержался на разделительной зеленой полосе, где росли розы — на удивление сочные и яркие в этом сизом чаду, сорвал одну, самую крупную, с длинной ножкой, и, не обращая внимания на улюлюканье какого-то пенсионера, который, держась обеими руками за края соломенной шляпы, предавал Мослакова анафеме, помчался за девушкой.
Он догнал ее через пятьдесят метров и, как опытный спортсмен, обошел почти впритирку с левой стороны, круто развернулся и, оказавшись с ней лицом к лицу, упал на одно колено. Девушка остановилась с недоуменным видом.
Мослаков протянул ей розу:
— Девушка, примите, пожалуйста, от Вооруженных сил Каспийского моря. Не откажите, а?
Девушка вспыхнула, цвет ее щек сровнялся с цветом розы. Она нерешительно приняла цветок.
— Ах, Пашок-Запашок, — покачал головой мичман, наблюдая за этой картиной. — Клоун Олег Попов.