— Это сегодня или вчера? — спросила она.
— А теперь ты что за хрень несешь?
— Дни. Дни наших жизней.
— Ни капли смысла. Вообще. На самом деле в тебе ни понюшки смысла не было с тех пор, как я тебя встретил.
— Ага, ну — валяй, покажи тебе грязь — ты и захрюкаешь. Какое тебе дело?
— Мне беседовать нравится, знаешь. Я наслаждаюсь доброй беседой. Но мне в ответ должно поступать такое, что я могу понять.
— По зубам.
— Еще б. — Он скатился с матраса и на пол, где принялся выполнять череду отжиманий с выгнутой спиной. — Думал тут, — сопел он, — раздобыть себе… парочку… хороших… наручников.
Она отвернулась, лицом к окнам, к наступающему свету.
— Сама себе не верю, — объявила она отвердевавшему дню. — Сколько времени я провела в этом доме с тобой. В темноте. — Для нее время было памятью о вылепленном ощущении, а у этого, самого недавнего, периода ее жизни, казалось, никакой формы и нет, если не считать стержня из хрома, на котором только что скакала.
— Ты меня любишь.
— Правда? — Она слышала, как он возится с пластиковыми пакетами.
— Правда.
Из-за ее плеча на него уставилась пара больших карих радужек.
— Но кто ты такой?
— Я Мис-тер Ком-пакт, — пропел он, — нижай-шие це-ны, крупней-ший ка-та-лог…
Мелодия напоминала ту, какую она уже слышала, значит, это была та мелодия. Она сидела в поле клевера под сенью дерева с лохматой корой, гнедая кобыла жевала горсть каликов, разбросанную среди одуванчиков, легкий ветерок ерошил солнечную травку, ясное небо — мягкое, как фетр. Она предполагала, что здесь есть и облезлый красный амбар с приклеенным к стене рекламным плакатом, на котором краснокожий жует табак, а на телефонном проводе уселись в ряд дрозды и тут же белый штакетник: все, что жило в песенке. Ложные воспоминания. Клево.
— Так у кого ты вообще эту песенку спер?
— В каком это смысле? Я ее сам сочинил. Это дань Бенни.
— Ой. — Конец обсуждения. Пятилетний сынишка, изувеченный до смерти соседским доберманом. Единственная история в жизни Мистера Компакта, которую она знала во всех уместных подробностях. Компенсационные деньги от иска стали первым платежом за бизнес. Жена — Силиа — целый год плакала. Поэтому они родили еще ребеночка. И еще одного. Она все равно плакала. Уаа-уаа, за что мне? Почему мы? Мистер Компакт был вообще без понятия. Но вот это уж он-то знал: деньги — святое, они освящены кровью его чресл, поэтому бизнес, разумеется, пойдет в гору, и каждый покупатель, уходящий из лавки с компакт-диском в руке, уносил или уносила домой живую частицу Бенни.
— Ты сегодня пойдешь? — спросила она.
— Ага, ага. Минутку.
— Я даже не знаю, какой сегодня день недели. — Она с тоской взирала на экран. — Без телевидения нет времени.
— Не говори мне, о чем я думаю. Даже не пытайся.
— А?
По всему полу в безжалостном свечении зари высился отталкивающий пейзаж несвежей одежды, потерявшейся обуви, пластиковых пузырьков с красными и синими колпачками, удостоверений личности и кредитных карточек, как липовых, так и настоящих, сигарет, журналов, газет, банок, чашек и пенопластовых коробок из-под бургеров. При свечах эта колоритная мешанина текстур и очертаний казалась интригующей. Он встал и без единого слова вышел из комнаты. Она осталась на матрасе читать и перечитывать все тот же обтрепанный номер «Людей»[29], и звезды все улыбались ей, небеса были дружественны к пользователю, и у обочины стояли лимузины. Он вернулся. В театрально завивающемся плаще снежного дыма.
— Ты когда-нибудь дул лунный камень? — спросила она.
— Лунный камень? Это еще что?
— Новое.
— Я видел все, что на улице ходит. Ни про какой лунный камень и не слышал.
— Это потому что новый, прям сейчас.
— Да ну?
— Это астронавты втыкают. Одобрено НУАК[30].
— Добудь.
Затем неопределимая странность, что до этого плесенью ползла через окна, разрешилась, и настала ночь. Опять.
— Ого. — Она с трудом поднялась на ноги, не в состоянии справиться с ответственностью прямохождения за пределами обезьяньего приседа, и вот из этого положения созерцала чудеса планетарного вращения. — Прямо мимо этого дня проскочила. Теперь быстрее дней.