— Вам с Уайли нужно скоро опять к нам выбраться — посмо́трите, что мы сделали с кухней.
— И с амбаром.
— И с садом. В грязи на коленках ползали все чертово лето.
Ро колеблется принять приглашение. В последний раз, когда они с Уайли ездили туда в гости, — играли в разнузданный бадминтон, ходили на экскурсию по саду, восхищались капустой, ездили на озеро Виста, гребли на каноэ, дивились на прыгучую рыбу, сидели за обугленным столом для пикников на холме Саккоташ посреди смуглого роя голодных букашек и смотрели, как умирающее солнце зрелищно истекает кровью на чистую синюю промокашку, вспоминали студенчество: простыню из окна, зажигательную жидкость под дверь, волейбол нагишом, наполненный презерватив, привязанный к дверной ручке полицейской машины; они улыбались, они соприкасались, делились — и все было чудесно наперекосяк. У того дня имелись подводные течения, и были они холодны; Ро чуяла, что на нее направлено подразумеваемое и строгое недовольство почти всем, что б ни сказала она, почти всем, что она делала, почти всем, что думала. Уайли, разумеется, отмахивался от ее опасений как от преувеличенных; если Хэнны устали и слегка ворчали, то и Джоунзы тоже — долгий день, короткое терпение, к чему втолковывать очевидное? — но она все равно обиделась, визит оставил в ней ощущение смутной светской тошноты и неотступный вопрос: я нравлюсь Джерри или нет? Ответ на него она до сих пор не получила. Так как же знать ей наверняка, искренне их приглашают или же это извращенная эмоциональная игра? (При последнем своем посещении дома престарелых «Зачарованные сосны» Ро привезла матери коробку черепашек — ее любимых конфет, и номер ее любимого журнала — «ТВ-гид»[13] за ту неделю, где содержалось много-много телепередач, которые, как ей неоткуда было узнать, она никогда не увидит.)
— Почти ни на что уже не остается времени, — жалуется Джерри. — Ты заметила? Похоже, что доступный запас его — меньше, чем бывало раньше. Может, в нашей посуде времени образовалась медленная течь. Может, это всё черные дыры. Просто бесцельно всасывают в себя наши жизни, как пылесос.
— Не зря в колледже училась, — говорит Томми.
— В чердаке никаких дыр, — подтверждает Ро.
— Ну, ребята.
— Она такая, что жуть берет. Может, слыхала — есть такой тип людей, что книжки читают. Вечно в какую-нибудь нос уткнут.
— О боже мой! — восклицает Джерри, возбужденно привскакивая. — Ро, ты уже прочла «Блондинок в черном»? Томми, сладенький, кинь мне мою сумку рядом с твоим стулом. — Роется, извлекает затасканную книжку в мягкой обложке, где изображен ряд не отличимых друг от дружки манекенщиц в больших солнечных очках, выстроившихся для полицейского опознания. Она листает страницы. — Слушай. — Читает: — «Симбелин танцует. Жарко. Огни вспыхивают, вращаются, стробируют. Вздымается толпа. Жгут краски. Она танцует. На безупречном лбу ее сверкают брильянты пота. Многочисленные крохотные бусинки. Музыка рябит, как радуга, над ее мозгом. Она не танцует, танцуют ее. Она сбрасывает кожу. Та маленькая девочка по имени Бобби Джейн, некогда позировавшая на тракторе (тот был красный) в таком месте, что отсюда слишком далеко, оно, может, и не существует вовсе, — мусор под ее туфлями-лодочками седьмого размера. Локти и тела толкаются и трутся, но она не признаёт больше ничьего присутствия. Сегодня вечером звезда — она. Пушка фотографа взрывается у нее перед носом, и она попалась с разлетающимися волосами, руки чувственно взметнулись над головой, ее подтянутое аэробизированное „я“ совершенно отдалось ритму жизни, о которой она мечтала. Она обнажает безупречные зубы. Губы ее полны. Она в экстазе.
Когда она и Джонни Сент-Джон возвращаются к своему столику, Безик отбрасывает волосы и тычет острым серебряным ногтем.
— Что это у тебя на платье?
Симбелин трогает пятно пальцем. Оно влажное.
— Ой, — говорит она.
Это была „сгущенка“».
Джерри закрывает книжку с понимающей ухмылкой.
— Здорово, а? Про Нью-Йорк. Знаешь, про тамошнюю тусовку.
— Как она это пишет? — спрашивает ее муж.
— Что пишет?
— Спущенку.
— Не знаю. Господи ты боже мой. — Она опять листает книжку. — Вот, — говорит она. — Сгу-щен-ка.
— Так зачем нам хоть как-то доверять автору, который очевидно ни хера не смыслит в том, о чем пишет?
— Томми не читает, — поясняет Джерри.
— Я смотрю, — говорит он и, не успевают его остановить, пускается в один из своих нескончаемых конспектов кинофильмов, на сей раз — недавнего кабельного произведения неведомого урожая, это нечто отчасти неизвестное, отчасти странноватое, что, по сути, и есть ключевые определяющие характеристики любимого кино Томми. Названия он тоже не знает, потому что пропустил начальные титры и первые десять минут ввиду «рассуждений», которыми занимались они с Джерри относительно того, в какой оттенок красить свободную спальню (будет ли там приемный младенец или нет?), но поскольку киношку эту, вероятно, покажут еще раз десять-двадцать до конца месяца, он им звякнет. В общем, Шон Пенн — такой накачанный подонок, никуда не едет в никчемном городишке нигде, пока однажды не находит своего давно потерявшегося папашу, Кристофера Уокена, который играет даже зловещее обычного, это такой клевый криминальный тип, на кого в самом деле можно равняться, потому что что ж еще ему остается делать с образованием восемь классов и походкой, как будто у него запор, да и эти нелепые бицепсы выпирают из футболки, словно воскресные окорока? Только он не понимает всей глубины зла, что засело в папочке, он не знает, что мы делаем, а это…[14]
13
«TV Guide» (с 1948) — американский журнал с телепрограммой и телевизионными новостями, выходит два раза в месяц.
14
Имеется в виду неонуар американского режиссера Джеймса Фоули (р. 1953) «В упор» (At Close Range) — криминальную драму по мотивам реальных событий, связанных с действиями банды Брюса Джонстона-ст. (1939–2002) в пенсильванской глуши в 1960–1970-е годы.