Тени отца Гамлета, конечно, уже заинтересовались, кто это там шумит. Когда я вывалился наружу, то увидел устремленные в мою сторону стволы. А вот меня парни не видели. Зато Пригоршня знал, что я убегаю, и из глубины ангара пустил очередь вслед — и снова слишком высоко. Обернувшись, я разрядил остаток магазина, но не в него, а в ящики посреди прохода. Бросился дальше.
Сперва показалось, что в ящики не попал, но когда отмахал с десяток шагов от ангара, за спиной громыхнуло так, что всякие сомнения в собственной меткости исчезли. Так сказать, верь в себя, и Зона тебе улыбнется. Или отдастся, это уж кому что нравится.
В спину толкнуло теплой воздушной волной. Я бежал, как шестиногий заяц-мутант. Навстречу спешили сталкеры, несколько человек показались из соседних строений, я несся между ними, стараясь никого не задеть. Назад глянул только когда был у ворот. Арендованный Пригоршней барак до сих пор рушился — бетонные пролеты в центральной части сложились внутрь, соседние секции все еще валились, вздымая тучи пыли, а над всем этим вставал роскошный угольно-черный дымный столб.
Часовые в воротах пялились на разрушения. Невидимый, я миновал их без помех. Тот, что раньше сидел на опрокинутой створке, теперь уже стоял, задрав голову — почему-то его больше всего заинтересовала верхушка дымного столба, которая сворачивалась наподобие здоровенной шапки гриба. Он задумчиво обратился к приятелю:
— А знаешь, почему псевдогигантов нельзя кормить горохом?..
По дороге, где поджидал Заточка с приятелями, я, конечно, не пошел. Они очень скоро узнают о перестрелке с последующим разрушением, о таких событиях любят трепаться, слухи пойдут сами собой… так что меня, без сомнений, спишут со счетов. Да и Пригоршню, которого завалило обломками. Ну а к бару Ушлого можно пройти и другой дорогой.
Не знаю, сколько держится невидимость, созданная сборкой, но рисковать не стал. Мало ли что, вдруг еще щупальца на морде расти начнут? Отлепил артефакты от ладони, когда отмахал с километр от Коровников, потом расположился в укромном местечке, перебинтовал ладонь и сбрил бороду. Отпускал ее с месяц, но не жалко. Хотя борода лучше, чем щупальца.
К Ушлому я заявился поздно ночью, когда в баре уже никого не было, даже самые отпетые любители культурного отдыха разбрелись. Хозяин куковал за стойкой, а перед ним, спиной ко мне, сидел единственный полуночник. Когда я вошел, Ушлый смерил меня взглядом и буркнул:
— Принес?
Я кивнул. Хозяин больше ничего не сказал и, протопав через зал, с грохотом захлопнул дверь. Лязгнул засов. Я взгромоздился на поставленный торцом ящик рядом с парнем, положившим на стойку локти. Перед ним была бутылка водки, три стакана и блюдце с тремя маринованными грибами — опята, очень я их в таком виде уважаю и люблю.
Ушлый вернулся за стойку и выжидающе уставился на меня. Я выложил перед ним сборку. Он ее внимательно оглядел, чуть не обнюхал всю, и полез под стойку.
— Как прошло? — донеслось оттуда глухо.
— Нормально. — Я разлил водку в стаканы.
— Заточка с теми придурками ни о чем не догадались? Сталкеры в Коровниках?
— He-а. Мы там устроили то, о чем в репортажах говорят «Взрыв сопровождался значительными разрушениями».
— И человеческими жертвами, — многозначительно добавил сидящий рядом Пригоршня. — Между прочим, я весь в земле перемазался и руку о лист расцарапал, когда вылезал.
Ушлый, вынырнув из-за стойки с жестяным коробом в руках, спросил:
— Тебя точно никто не заметил?
— Да не… — махнул рукой Пригоршня. — Для всех я теперь дохлый сталкер. Даже тело не найдут: взрыв, понимаешь, всего меня разметал, а потом еще обломки засыпали… Конец такому прекрасному человеку.
Он похлопал себя по широким плечам, по груди, как бы подчеркивая свою прекрасность, и скорбно покачал головой.
— Я, между прочим, тоже погиб, — ревниво заметил я. — Расплющило же насмерть, вчистую.
— И арты оба расплющило, — кивнул Пригоршня, осторожно дотрагиваясь указательным пальцем до сборки.
— Интересная штука, а?
— И дорогая, — добавил я многозначительно.
Ушлый на то и был Ушлым, чтобы ловить намеки с лету. Он раскрыл жестянку и выложил перед нами десять аккуратных пачек приятного серо-зеленого цвета, столь милого сердцу всякого уважающего себя сталкера да и вообще мужчины.
— Можете не считать, — буркнул он. — Ровно десятка.
— Ладно, не буду считать. — Я стал убирать деньги в заранее приготовленный пакет. — Ну что, тогда мы пойдем.
Ушлый поднял один стакан, Пригоршня — другой, а я третий. Кивнув друг другу, залпом опустошили их, после чего мы с Пригоршней взялись за грибы, а Ушлый даже закусывать не стал — сграбастал сборку цепкими лапками и понес к двери за стойкой. Глаза у него при этом алчно поблескивали и весь вид был нездоровый, как у торчка, заполучившего наконец вожделенный шприц с дозой. Вот что алчность с людьми делает, вот до чего доводят нас презренные деньги!