— …три-пять! — простонал Михаил. — Придется топать на вокзал, а то на фиг околеем!
— Далековато, — покачал головой Арсений. — Да и опасно: еще менты привяжутся…
На ночлег расположились в подвале ближайшего дома, благо домофонов на дверях ЖЭКовских домов не было еще и в заводе.
— Дожили, — устраиваясь рядом с батареей, шепотом ворчал Копылов. — К утру провоняем не хуже бомжей!
— Интересно, как это в советской школе разрешили играть «Uriah Неер»? — тоже шепотом рассуждал Арсений.
— Слушай, а тебе не все ли равно?
«Вот ведь неугомонный!»
Не прошло и пяти минут, как снова послышался шепот Арсения:
— Но ты-то вернулся! Ну, из шестнадцатого века!
— Тот вариант не подойдет.
— А как там вообще?
— Да хреново там! — поняв, что все равно не отстанут, сломался Копылов. — Говорят они вроде похоже, но не сразу въедешь. К лошадям не знал, с какой стороны и подступиться, оружия в руках не держал. Хорошо, крестик бабкин на шее болтался, а то бы… И скучища! Потом гусли какие-то поломанные на чердаке нашел, кое-как настроил… Сам прикинь, мы с тобой сейчас в восемьдесят первом, всего-то тридцать лет прошло, а тут почти четыреста…
— И мы здесь когда-то жили!
— На то и рассчитываю…
И, наклонившись к самому уху Арсения, Михаил изложил свой план.
Ровно в восемь утра заняли наблюдательный пост — скамейку, с которой был хорошо виден подъезд, где располагалась квартира Копыловых. Арсений развернул газету: покидая место вынужденного ночлега, он без зазрения совести вытащил ее из почтового ящика.
— Должен же я что-то оставить себе на память? — обосновал он свое антиобщественное поведение.
— То есть вы уверены, что все получится? Понял: собираетесь развлекаться, а ответственность перекладываете на мои хрупкие плечи! — Михаил нервно расчесывал отросшую за сутки щетину.
Поразительно, но Арсений больше не говорил, что кто-то «выеживается», наоборот — сам включился в игру и теперь, подражая Копылову, обращался то на «ты», то на «вы». Короче, несчастье сближает…
— Посмотрим, что пишут. «В первых числах сентября коллектив животноводов выполнил задание девяти месяцев…»
— Тише ты! — перебил Михаил.
Арсений послушно смолк, однако стоило случайному прохожему удалиться всего на несколько шагов, продолжал смаковать:
— «…выполнил задание девяти месяцев по надоям молока и сдаче его государству. На целый месяц опережен график…»
— Заткнись!
— Не интересуетесь надоями? Понял. Ну, тогда вот это специально для вас: «На всесоюзной ударной комсомольской стройке в городе Новый Уренгой…»
— Никак батя?
— Похож… — коротко глянув, заметил Арсений, снова утыкаясь в газету. — «Экономия энергетических ресурсов — важнейший…»
— Слушай!
— Да что ты дергаешься: расслабься и получай удовольствие!
— Ах, вы так, значит?! — притворно взвился Копылов. — А что говорили классики, помните: «не читайте за обедом советских газет!»[10]
— «Да ведь других нет…». И обед нам тоже пока не светит! Кстати, не твоя матушка?
— Кстати, моя. Чего ржешь?
— Да так, вспомнил про «колесо с песочком»!
— А-а-а, было дело. Ну, теперь только дождаться меня. Блин, как хочется жрать…
— Офигеть! — продолжал бодриться Арсений. — В тысяча девятьсот пятьдесят пятом было плюс двадцать шесть тепла!
— Чего, серьезно?
— Сам посмотри: «По многолетним данным, самая высокая температура шестнадцатого сентября…»
Оба одновременно среагировали на очередной скрип входной двери.
— Ёперный театр! — только и смог что выговорить Михаил, увидев себя шестнадцатилетнего.
— Да все, все — он свернул за угол.
— У-у-фф…
— Ну как? Чувствуете что-то особенное?
— Иди в баню! — огрызнулся Копылов.
— По крайней мере никакого пространственно-временного возмущения не произошло, и это хорошо, — подытожил Арсений.
Следующий этап плана предполагал некоторые умения и определенный риск.
— Ну, с богом! — выдохнул Михаил, когда они вместе с Арсением втиснулись в телефонную будку. Потом воровато оглянулся и достал из кармана пилку для ногтей.
Сам он этим никогда не занимался, зато видел, как проделывали другие. Вставил пилку, набрал номер… гудок, второй, третий… — Копылов уже перестал надеяться, но трубку сняли. Он надавил на торец пилки — несуществующая монета с узнаваемым звуком «провались» в недра автомата.
— Антон Юрьич? Я вас приветствую! Не разбудил?.. В смысле с голосом?.. — Михаил прокашлялся. — Простудился, глотка болит… Тут такое дело: мои на работе, я в тереме должен быть, а тут один крендель хочет мой «Ночной полет к Венере»[11] взять… ну тот, с плакатом и открытками… ну, не собирался продавать, но за сто двадцать-то…
— Сколько? — Антоша так громко удивился, что Михаил отдернул от уха трубку.
— …за сто двадцать рублей! А я тебе о чем говорю, да за такие бабки… У тебя ключи есть… да не могу я сам, говорю же тебе, в тереме мне надо быть… чего-чего?.. конкурс строя и песни… — Михаил показал кулак Арсению. — Короче! К одиннадцати подгребай к моему подъезду… да, он будет ждать… блондинистый такой, с виду за сороковник… в куртке… в куртке, говорю, в коричневой… ага, дашь послушать и заберешь капусту! Все! Думаю, Антоша слегка офигел, — последнее адресовалось уже Арсению.
— Из-за ценника?
— И из-за ценника тоже, но главное, я никогда еще с ним так не разговаривал.
— Вынужден признаться, ты был слишком напорист… для шестнадцатилетнего пацана.
— А я вынужден признаться, что вы, батенька, мне не слишком сильно помогли! Но у вас есть возможность исправиться — так сказать, реабилитироваться.
— Слушай, но этот твой «конкурс строя и песни»…
Надо признать, в следующем акте представления роль свою Арсений отыграл блестяще. Стоя у окна рядом с мусоропроводом, Копылов видел, как они встретились с Антошей, как вышли из лифта и скрылись в квартире. Хлопнула дверь, а через некоторое время снова беззвучно приоткрылась: Арсений, как и было условлено, попросился якобы в сортир и незаметно повернул замок. Выждав пару минут, Михаил просочился в коридор, на цыпочках прокрался в комнату родителей.
В соседней шел торг не на жизнь, а на смерть: Антоша расхваливал товар — Арсений сбивал цену, тут уж оба были в своей стихии! В другой ситуации Копылов развлекся бы по полной.
В конце концов потенциальный покупатель ушел, так и не согласившись переплачивать вдвое. Все шло по плану — вплоть до следующего момента: Михаил был уверен, что Антоша тоже вот-вот уберется и можно будет снова впустить Арсения, чтобы заняться зарядкой. Как и что здесь можно было придумать, Копылов пока не представлял, но шанс, хоть и крохотный, имелся.
Он забыл, как опасно пускать козла в огород! Три часа Антоша не мог оторваться от чужих пластинок. Два раза он выходил на кухню и, судя по звуку, лазил в холодильник, но упрямо возвращался назад. Михаила, у которого от голода сводило кишки, так и подмывало выйти, взять этого, блин… меломана за шкварник…
Наконец Антоша убрался. Напившись на кухне воды, Копылов открыл дверь и впустил Арсения.
Прямо с порога тот чихнул. Не успел Михаил пожелать ему здоровья, как тот чихнул еще раз, потом еще, еще, еще… Он чихал, а Копылов стоял и слушал.
— Ну вот, опять, — Арсений высморкался. — Там у мусоропровода пылища… Я держался-держался, наконец такой чих пробрал! Стал искать платок — нащупал в кармане дырку… Миш, — кажется, он впервые за все это время назвал Копылова по имени, — через нее он и провалился… За подкладку!
— Платок?
— Не только… — и Арсений протянул Михаилу запасной аккумулятор.
Шимун Врочек
Урот
Воще то я ни урот. Проста я такой красивий. Миня мама уранила када ей сказали чта па больше ни вирнецца. А он ни мог никак вирнуца. У ниво в машине уран кончилца. Па лител нат тарами где дерги живут они ево патом схавали. Дядю Костю то же схавали одна жилезная нага асталася. Ма гаварит ну вот блин. И миня уранила. Я ни болна ударилса толька руку сламал и челисть. Я скасал ма зачем ты меня уранила дура. То исть я нипомню че я сказал я тада савсем малинький был. Даже ругацца ни умел нафик. Навернае че та сказал патаму чта трудна удиржацца. Када тибя мордай апол.