– Четыреста годовых. Стандартно. При рождении ребенка – один процент скидки.
Эдик отвел Руслану в сторонку и прошептал:
– Моей зарплаты начальника отдела на это хватит, а жить будем на твою. А когда выплатим, половину таунхауса можно сдавать и больше никогда не работать. Ну, что скажешь, милая?
Руслана вздохнула:
– А мы точно выплатим?
– Ну конечно, – заверил ее Эдик. – Надо брать. Мы так долго к этому шли. Мы можем себе это позволить. Мы же – цивилизованные люди!
– Тогда оформляй, – сказала Руслана.
Взявшись за руки, Эдик и Руслана смотрели в котлован, но видели там свое светлое будущее.
Игорь Вардунас
Котлован
На холодную землю, покрытую седыми проплешинами наледи, сыпалась редкая снежная крошка, закручиваемая неспешным дыханием надвигающейся зимы. Низкие тучи, словно вата, вымазанная чернилами, тянулись над покосившимися крышами поселка, брошенного когда-то давным-давно. Поскрипывало дерево, жухлая трава крошилась от легкого прикосновения, оставляя на пальцах ржавый налет. Сырость сменялась заморозками. Обглоданные древоточцем домишки, коробки сараев, остовы автомобилей, растрепанные кусты ягод и даже заплесневелые кольца уныло просевших колодцев выглядели как припорошенные пудрой елочные игрушки с давно потускневших открыток.
В стороне, у скелета парника, тоненько попискивал флюгер – прибитая к палке жестянка из трех лепестков, вырезанных на манер символа радиационной угрозы. Одинокий автограф неведомого шутника. Скрюченные, узловатые ветки яблонь тянулись из стволов, словно вены из выпотрошенной плоти. Кое-где еще покачивались сморщенные плоды, до которых так и не добрались покинувшие сезонные гнездовья птицы.
Сколько времени прошло, а деревья все растут и растут. Дают плоды, сбрасывают листву, засыпают. В природе словно ничего и не случилось. Ну, почтиничего.
Щеку облокотившейся на забор Дрессировщицы лизнул колючий ветерок, и она поежилась, туже затягивая «молнию» на воротнике термокомбинезона, плотно обтягивающего фигуру под расстегнутым плащом. Переступив, потерла щиколоткой одной ноги о другую. Холодно. Поправив старую ковбойскую шляпу, девушка принюхалась – запах гниющего дерна с каждым днем напористо вытеснял свежий холодный дух, щекотавший легкие множеством иголочек. Веяло надвигающейся зимой и дымом. В стороне, у припаркованной техники с инженерными боеприпасами, ребята-загонщики что-то шумно жарили на огне, метавшемся в щербатой бочке. Обедают.
Девушка сглотнула, ощутив, как заурчало в животе. Ничего, потерпит. Все равно кусок в горло не полезет, пока не закончим. За прошедшие дни нервы сплелись в сплошную тугую струну, не дававшую думать ни о чем, кроме успешного завершения дела.
Почва в очередной раз испустила натужный стон, и находящееся в десятке метров от Дрессировщицы дерево неожиданно с треском втянулось под землю. Брызнули сучья, по траве, подскакивая, разбежались почерневшие яблоки, словно угли из кострища, которое разворошили ногой.
Неожиданным это не было, за время работы она успела многое повидать. Но девушка инстинктивно вздрогнула – каждый раз новый мир так и норовил удивить чем-нибудь доселе невиданным. Да и заказы в этом сезоне выдались один лучше другого: то болотного урдалака одним, то гладкошкуров третьим, то свинорыла десятым… Выдохнув белесый клуб пара, Дрессировщица качнула выбившимся из-под шляпы небрежно остриженным каре иссиня-черных волос. Все, подруга, набегались: последнее танго и – на покой до весны. Если Жикару, конечно, не приспичит поохотиться в заснеженных Западных Пустошах. Но в этот раз она уж точно будет стоять до последнего, в попытке отговорить напарника от этой затеи. Хватит! Единственный план на следующие несколько месяцев – лениво мурлыкать на завалинке какой-нибудь отдаленной южной кантины, потягивая обжигающий ягодный пунш, и вполуха следить за разухабистыми байками соревнующихся во вранье заезжих самоходов…
Но сначала будут знаменитые Гномьи Бани. Настоящий подземный оазис чистоты и комфорта посреди радиационного ада, в которое так стремительно превратилось Циркезонье. О да-а! Она вытянется на пропитанной мылом деревянной скамье и послушно подставит спину рослому банщику, давая как следует отходить себя веником. А потом окатиться из кадушки ледяной водой, смывая вместе с налипшими листьями напряжение и усталость. Дрессировщица в блаженном предвкушении смежила веки, будто заново ощущая жгучие прикосновения к нежной коже.
Отвлекая ее от раздумий, из-под земли донесся смачный сдавленный хруст. Девушка поежилась и скрестила руки на груди, спрятав озябшие пальцы под мышками – перчатки пришлось одолжить Жикару. Осенняя миграция – не самая удачная пора для ловли травоядных. Земля промерзает глубоко, корни отмирают, и кормежка становится совершенно непривлекательной. Хорошо хоть с этим экземпляром повезло. За лето, видать, не отъелся как следует.
– Готово!
Наконец-то. Поправив ремень, оттягиваемый «Глоком» и хлыстом, она направилась к соседнему участку, где Жикар – приземистый мужичок в пузатой разгрузке и с топорщащимся ярко-зеленым ирокезом – заканчивал монтировать последний сейсмический буй.
Червяка загоняли почти неделю.
Первые десять зарядов ушли на то, чтобы колебания в почве вынудили опознанное по характерной примете – стойкому радиоактивному свечению – медлительное животное повернуть в требуемом направлении, тем самым отрезая его от стаи, мигрирующей на юг. Еще пять потребовалось, чтобы он прополз через Топь и болота, сокращая себе и охотникам путь до расставленной западни. И вот сейчас, на шестой день, зверь безмятежно пасся в грунте одного из яблоневых участков, где-то под подошвами сапог следившей за приготовлениями девушки. До оговоренной и заранее оборудованной ловушки, у которой дежурила вторая группа загонщиков, оставалось всего каких-нибудь метров шестьсот.
Но на брифинге, когда составляли карту и координировали план, никто не удосужился сообщить, что последний рывок охоты пролегал через заброшенную деревню, или черт знает, что там было еще. Хорошо, хоть Жикар не ворчит, а, по обыкновению, невозмутимо копается со своими железками. Только бы перчатки не порвал. Неунывающего напарника, казалось, вообще ничто не способно было сломить: ни временные перебои с работой, ни плохая еда, ни даже внезапно свалившийся на маковку Конец Света. Вот только Свет-то закончился, а их приключения, похоже, еще нет. Извечные накладки. Почему от них каждый раз никуда не деться?
– Все проверил? – поинтересовалась Дрессировщица, переступая через разложенный на траве инструмент.
Сейсмический буй напоминал механическую руку размером с человека, цепко вцепившуюся в черствый дерн растопыренной педалью-пятерней с круглым отверстием посередине. Помощник как раз заканчивал аккуратно фиксировать четырехсотграммовую тротиловую шашку в специально смазанном капсюле-патроннике, вертикально нацеленном в землю.
– Угу, – поправив изолированный микрокабель, Жикар вооружился саперной лопаткой и, встав на колени, стал быстро закапывать сейсмический датчик в нескольких метрах от устройства.
– Помни, неожиданности нам не нужны, – присевшая рядышком девушка посмотрела туда, где в стороне над гнилыми заборами возвышались конусы еще четырех буев.
– Уи.Вероятность ошипки0.0004, – пропыхтел обожающий исправно работающую технику Жикар, шустро орудуя лопаткой.
– Не оглуши его, – шмыгнула носом Дрессировщица (только простыть под конец сезона не хватало). – Второй попытки у нас нет.
– Железно, – покончив с маскировкой датчика, Жикар шустро покидал инструменты в сумку и, поднявшись, закинул ее на плечо. – Это как играть в шахмат’ис глухонемой крот. Можем начинать.
Помощники у машин успели перекусить и теперь явно скучали на ветру, ожидая дальнейших приказаний.
– По местам! – стряхнув перчатки, которые вернул Жикар, Дрессировщица забралась в массивный «Хамви», припаркованный рядом с гусеничной БМП. Включила технику, вмонтированную в приборную панель, состоящую из последовательно соединенных сейсмоприемника, усилителя с электрическими фильтрами и гальванометра с магнитофоном. Пришлось раскошелиться, что и говорить.