Чудовищная доза снотворного, повалившего остальных, оказалась для него не достаточно сильной. Безумно вращая раскрасневшимися глазищами, хозяин шапито покачнулся, но, скорее, от перепоя, чем от действия сыворотки.
– Рискни! – пружинисто отскочив, подзадорила Дрессировщица, выхватив «Глок», но противник оказался быстрее. Девушка вскрикнула, когда один из кончиков плетки со щелчком обжег кожу, выбивая пистолет из руки. Воспользовавшись ее замешательством, Карабасыч шагнул вперед и, угрожающе заревев, раскрутил над головой щелкающую электрическими молниями плеть. Сквозь пелену слез от ужалившей боли выронившая карту Дрессировщица оцепенело глядела на надвигающийся силуэт.
В воздухе несколько раз просвистело. Великан занес руку для удара и неожиданно замер, озадаченно глядя перед собой. Опустившаяся плеть бесцельно мазнула по сапогу, но он этого не заметил, грузно осев на колени. Девушка сморгнула, наблюдая, как позади Карабасыча на опушку выбежал Жикар с пневморужьем.
Звонко щелкнул хлыст Дрессировщицы, обвивая кончик бороды Карабасыча и опрокидывая его лицом в наполовину опустошенный котел. Емкость накренилась, заливая угли и фигуру поверженного великана, спину которого усеивала пестрая россыпь дротиков со снотворным.
– Вы целы? – опустил ружье остановившийся рядом Жикар. – Крепкий орех!
– С него станется…
Оглушенный падением и дополнительной дозой снотворного Карабасыч не шевелился. Вокруг установилась безмятежная тишина.
Дрессировщица подняла карту.
– Едем отсюда.
На рассвете заметно потеплело, и в салоне пришлось опустить стекла, чтобы не запотевали. Колючая снежная крошка превратилась в пронизывающую морось, шелестящую слякотью под колесами «Хамви», направлявшегося в сторону Урановых Шахт.
Через несколько часов сверившись с датчиком топлива, Жикар остановил внедорожник на вершине холма, с которого открывался вид на подернутую дымкой долину:
– Надо заправиться.
Пока напарник гремел плескавшимися канистрами, вышедшая подышать Дрессировщица оглядела окрестности. Неподалеку возвышалась старая мельница, неторопливо вращающая обшитыми брезентом лопастями. Одинокий объект, но явно населенный. И при этом ни сторожевого зверья, ни дотов с охраной. Надо же. Как не боятся? В пристройке скрипнула дверь, и по ступенькам, ведущим к маленькому озерцу, что-то напевая, стала спускаться девушка в мешковатом комбинезоне, с ведром в руке.
– Эй! – окликнула Дрессировщица, идя ей навстречу.
– Здравствуйте… – вздрогнув и перестав петь, девушка испуганно поставила звякнувшее ведро на каменный постамент у насоса с самодельным очистительным фильтром.
– Я не желаю зла, – Дрессировщица подняла пустые руки. – Можно попить?
– Да… да, конечно. Сейчас…
Пока девушка, стараясь не поворачиваться спиной, неуклюже возилась с насосом, охотница оглядела мельницу.
– Одна живешь?
– С отцом. Он фермер, но сейчас приболел, – сообразив, что разоткровенничалась с незнакомкой, девушка осеклась и еще тише пробормотала. – Ничего ценного у нас нет.
– Не бойся. Как тебя зовут?
– Женя, – она поправила выбившуюся из-под косынки русую косу и, глянув на громыхающего за спиной Дрессировщицы Жикара, с опаской поинтересовалась. – Вы грабители-наемники?
– С чего ты взяла?
Жительница мельницы оценивающе оглядела собеседницу и указала на кобуру:
– Оружие. И костюм странный. Не из наших мест.
– Я охочусь на мутантов и побывала в разных краях.
– А-а-а. Здорово. К нам не часто чужаки забредают. Только во время торговли, – девушка заметно успокоилась и сильнее налегла на насос. Вода почему-то не шла.
– Давай же, теки…
– Сломался?
– Раньше обычно папа набирал. Может, сил не хватает?
– Или заржавел. А если из озера взять?
– Без фильтрации нельзя… – чуть не плакала сражающаяся с рычагом Женя. Шерстяные перчатки скользили по металлу, мокрый снег застилал глаза. – Ну же…
Видя ее мучения, Дрессировщица обернулась к внедорожнику, возле которого уже маялся покончивший с заправкой напарник.
– Жикар! Неси инструмент.
Фермерская дочка испуганно отодвинулась. Пока помощник охотницы, тихонько насвистывая, колдовал над насосом, она больше не проронила ни слова. Видя ее испуг, Дрессировщица ободряюще кивнула. Наконец Жикар закрутил последнюю гайку, и внутри конструкции что-то многообещающе заклокотало. Упаковав инструменты, он деловито направил извлеченный из разгрузки дозиметр в сторону озера.
– Можно набирать, силь ву пле! – довольный показаниями, объявил он.
Ведро с веселым звоном стало наполняться отфильтрованной студеной водой. Когда охотники напились и Жикар, подхватив сумку, потрусил обратно к «Хамви», Дрессировщица вернула Жене кружку, скрепленную с насосом ржавой цепочкой.
– Нам пора.
Что-то вспомнив, она засунула руку в карман плаща и протянула билеты в цирк Карабасыча:
– Бывала в цирке?
При виде картонных прямоугольников с вычурной пестрой каймой глаза фермерской дочки стали похожи на блюдца:
– Билеты! Мне? За что…
– За то, что ответила добротой, а не оружием.
– Я никогда не была на представлении, но издали видела шатер, такой полосатый и красивый! – потянувшаяся рука в мокрой перчатке застыла на полпути. – Они же дорогие. Мне нечего дать взамен.
– Это подарок. Бери.
– Спасибо… спасибо вам, – девушка с благоговением взяла нежданное сокровище и тихонько всхлипнула. – Если папа отпустит.
– Прощай, Женя.
«Хамви» спускался в долину, а Женя еще какое-то время смотрела ему вслед, прижимая картонки к груди. Все-таки в мире не перевелись добрые люди. Папе бы они точно понравились! Вспомнив об отце, девушка поправила косынку, спрятала драгоценные билеты в карман комбинезона и, подхватив наполненное ведро, стала подниматься к мельнице. Сегодня предстояло сходить на Ярмарку за лекарствами по ту сторону Топи. Заканчивался сельскохозяйственный сезон, и фермера было необходимо скорее поставить на ноги, иначе зима будет голодной. Наступал новый день, наполненный новыми волнениями и заботами.
Но сердце Жени все равно щемило от радостного предвкушения – она ведь еще ни разу не бывала в цирке!
Андрей Гребенщиков
Женитьба Мутото
– А правда, что ты спустился с Великой горы? – мохнатый сорокакилограммовый комок деловито устроился на коленях Михалыча. Старик гостил у «шариков» (так он прозвал подгорное племя) уже две недели, достаточно, чтобы привыкнуть к присущей им бесцеремонности.
– Истинная правда, – Михалыч не без труда пересадил увесистую тушку любопытного шарика на другое, здоровое колено, и приготовился к привычным расспросам. Подготовка заключалась в следующем: извлечь из-за пазухи самодельную, набитую табаком трубку, и с нескрываемым удовольствием раскурить. Преклонные годы лишили его многих радостей, но верной подруге-трубке старик не собирался изменять до самого смертного одра.
– Расскажи мне о народе, что живет на Великой горе, – то ли попросил, то ли потребовал неугомонный малыш. Взрослые шарики не отличались от детенышей ни размерами, ни массой, лишь окраской меха: тот мохнатик, что вертелся на колене у Михалыча с энергией атомной юлы, отливал серебристым металлическим цветом, а значит, был чрезвычайно юн.
– Там обитают синежопы, – с улыбкой на морщинистом лице завел свой рассказ Михалыч. – Это добрый народ, хотя по их внешнему виду и не скажешь… Они не столь красивы и милы, как вы, зато…
Молодые шарики, едва заслышав громкий голос старика, немедленно поспешили на ставшие традиционными вечерние посиделки у костра. Заглянул на огонек и взрослый мутант, чья рыже-алая шкура – вся в глубоких проплешинах – выдавала его весьма почтенный возраст.
– Я учил их летать, – попыхивая трубкой, вещал седовласый человек. Он не смотрел на окруживших его слушателей, с медитативной отвлеченностью выглядывая нечто в расшалившемся, весело потрескивающем дровами костерке. – Я учил их летать.