6. Почти там, но еще не тогда
Красавица-оборотень, уже готовая принять Федота в когтистые объятия, вдруг отдернула руки. Во всем ее виде сквозила нерешительность. Дерево, скрипя, тронулось с места, с шумом выдирая из земли корненоги. Посыпались комья земли, в траве заметались какие-то мелкие тварюшки. Метр за метром дуб отступал от реки к развилке и путеводному камню.
Федор шагнул в сторону, обходя стороной пританцовывающую лисицу, и двинулся по мосту.
– Извини, сестричка, почти получилось у тебя, – взгляд Федота поневоле опустился на выписывающий замысловатые фигуры задок девушки.
Сердце вдруг вновь засбоило, а желание вернулось, да так, что Федор едва снова не шагнул в объятия сладкой смерти.
– Не смотреть, – пробормотал он. – Не выйдет снова, красавица.
Собрав все силы, егерь перевел взгляд на лицо рыжеволосой. Чувственный рот, в котором виднелись острые зубки, вздернутый носик и слегка раскосые карие глаза.
«Глаза, – говорил отчим, а затем и сержант в школе егерей, – всегда смотри в глаза. Они солгать не смогут».
А в глазах девушки плескалось такое отчаяние, такая звериная тоска, что это окончательно отрезвило Федота.
– Очень плохо? – предположил он.
Во взгляде оборотня парню вдруг почудилась надежда, но губы равнодушно прохрипели:
– Дорога открыта. Я тебя не трону, иди.
Взгляд же молил об обратном: «Только не оставляй!». Две слезинки, скатившиеся по щекам, окончательно добили Федота. Женских слез он с детства терпеть не мог, чем всегда ловко пользовались сестрицы, упрашивая что-нибудь для них сделать или добыть.
– А и жалко оставлять такую красавицу дубу, – пробормотал Федот, мысленно ругая себя на чем свет стоит за слабость.
Между тем плиты моста остались позади, и теперь под ногами стелилась редкая травка, пробивающаяся сквозь старые колеи. Лисица следовала за ним, как привязанная, на расстоянии десяти шагов. Егерь старался не упускать ее из вида. Ни ее, ни дуб впереди, так что пришлось двигаться полубоком. Оттого Федот не сразу заметил в яме, оставленной корнями дерева, человеческий и лошадиный трупы.
– Так!
Федот шагнул к яме. То, что егерь увидел, ему совсем не понравилось: и лошадь, и человек в древнем измятом доспехе и плоском, напоминающем бритвенный тазик шлеме, здорово смахивали на мумий.
– Так, – повторил он, – эй, дубье! На людской территории человека убить – соображаешь, чем это пахнет?
– Я только защищался. Этот все наскакивал. Великаном обзывал… вот, – говорившая девушка махнула рукой в сторону дуба.
Тот развернулся, чтобы показать обломок турнирного копья, застрявший в толстой ветке. От резкого движения грудь девушки соблазнительно колыхнулась, и Федот поспешно отвел глаза.
– Эй, только не говори мне, что такой палкой тебе можно навредить…
Федот двинулся к дереву, застывшему у путевого камня. Камень оброс ковром буро-зеленого мха.
– По Договору такое карается смертью. И тут, дружище, – прищурился егерь, – у нас могут быть варианты. Отпускаешь симбов, и я тебя угощаю разрывкой, нет – анчар с нафтой.
Он помолчал, ощущая, как ненависть дерева накрывает его грозовой тучей. А ведь разрывки было мало, анчара – и того меньше. Захотелось отступить, плюнуть на все, но глаза девушки, о которых вдруг подумалось Федоту, не отпускали. Обернувшись, Колобов еще раз посмотрел ей в лицо. Да, широко раскрытые, они все так же светились надеждой, несмотря на то что тело напряглось в готовности к стремительному броску, а из пальцев показались кончики лезвий-когтей.
– Так какое твое положительное решение? – выкрикнул Федот. – Зеленая стрелка или черная стрелка? Разрывка или анчар?
Напряжение, разлившееся в воздухе, стало почти зримым. Девушка еще сильнее согнулась, готовая прыгнуть на Федота. Кот зашипел, закаркали и взлетели в воздух вороны и… все закончилось. Со всхлипом упал на землю морф, сразу начав превращаться в лисицу. Вороны, дико галдя, рванули к лесу. Вереща, бросились врассыпную мелкие зверьки. Котяра, задрав хвост, припустил в сторону видневшегося вдали постоялого двора.
– Так просто?
Федоту уже приходилось уничтожать нарушителей Договора, только прежде никто из них не сдавался без боя.
– Ну и ладненько, значит, разрывка.
Колобов уже было взялся заменить стрелку в шипостреле, но, вспомнив о лисице, обернулся. Та все так же лежала в дорожной пыли, свернувшись калачиком и мелко дрожа. Внезапно ему захотелось хоть напоследок погладить ту, что так понравилась ему в человечьем обличье. Нагнувшись, егерь протянул руку… Этот порыв его и спас.
В тот миг, когда человек отвернулся, дуб приподнялся во всю длину корненог. Ломая ветви в попытке достать наглеца, дерево рухнуло туда, где только что стоял егерь. За мгновение до этого, увидев вставшие торчком уши лисы и ощутив, что времени у него почти не осталось, Федот подхватил морфа под брюхо и кувыркнулся вперед и в сторону…
7. Там, да не те
– Ой, деда! – выдохнул Василь, от волнения расплескав по столу молоко. – И что же? Завалил тот егерь дуб, или дуб заломал егеря? И как с лисой?
Старшой, хоть и делал вид, что ему вовсе не интересно, тоже ерзал на лавке.
– Лису вам, – щербато хмыкнул старик. – Я там не был и боя того не видывал. А дуб, что дуб… небось, через мост проезжали, так и видели ствол? Наполовину в реке лежит, обгоревший весь, и корненоги растопырил… Не понравилась ему, видать, нафта-то.
– А что ж на уголь не пожгли? – баском спросил практичный Иван. – Такой ствол, да оставили валяться.
– Молод ты советы давать, – нахмурился Епифаныч, придвигая к себе блюдо с козлятиной. – Нюхнешь дымку лукоморного, тогда на тебя и поглядим.
– Деда, дальше давай! – взмолился младший. – А то уж вечереет, поди, папаня коней запрягает. Больно охота байку твою дослушать.
– Охота, так слухайте, – смилостивился старик. – Вот, значит, как оно было…
8. Те, да не эти
Оставив за спиной пылающего противника, Федот, прихрамывая, направился к путеводному камню. По пути егерь стирал с лица пот и сажу. Болело плечо, по которому пришелся удар боевой лозы. Хорошо, кевларка спасла…
Хлестнувшие по камню корни дуба содрали приличный клок ядовитого мха, явив миру кем-то выбитые слова.
– Н-да, традиция: если есть стена, на ней кто-нибудь что-нибудь обязательно напишет… Ну-ка, поглядим.
«Прямо пойдешь – славно гульнешь, но живым не уйдешь. Налево пойдешь – к любви придешь. Направо…»
Тут надпись была грубо перечеркнута, и поверх красовались вкривь и вкось набитое: «…рот шатал». К чему, совершенно неясно. Свесив буйную головушку, Федот призадумался.
– Вообще-то надо бы прямо, как князь наказывал, да уж больно на любовь охота поглядеть. И не только бы поглядеть. К тому же жрать хочется до невозможности…
Федор решительно свернул на левую дорогу, где в отдалении виднелись крыши постоялого двора и трактира. Лисица следовала за ним в отдалении. Лишь изредка то из кустов, то из высокой травы высовывался ее любопытный носик, блестели внимательные глазки, да мелькал длинный пушистый хвост.
Никаких особых сожалений по поводу отнятой у дуба жизни Федот не испытывал. Когда сзади раздался треск дерева, а затем громкий всплеск, он даже не обернулся. Гораздо больше его занимал постоялый двор впереди. Несмотря на шум и вспышки нафтовых бомб, никто не явился полюбопытствовать, что происходит у моста. Да и над трубами, поднимавшимися над крышей, дым так и не закурился. Подойдя ближе, егерь заметил, что на пастбище и в загонах не бродит скотина, не клюют зерно куры. Более того, животных даже не слышно.
– Все страньше и страньше, – вспомнилась фраза из древней книги, которую Колобов удосужился прочесть в школе егерей. – Забор цел. Вышка со стареньким пламеметом не повреждена. Ворота вот открыты – непорядок.