Федот остановился у раскрытой створки. Заходить совершенно не хотелось. Вновь всколыхнулись нехорошие предчувствия. Чтобы потянуть время, егерь оперся спиной о забор и стал насвистывать под нос «Марш Бирнамского Леса». Мелодия, считавшаяся негласным гимном княжеских егерей, всегда взбадривала Федота. Вот и сейчас, пока разум искал предлог плюнуть на все и смыться, тело уже начало действовать. Не торопясь, руки сменили в обрезе два использованных патрона. Запихнули гильзы в гнезда поясного патронташа. Обрез в кобуру. В шипострел новую стрелку – на сей раз с «гуманной» разрывкой. Анчарных осталось всего две, надо беречь. Автомат переместить поудобнее, на грудь. Что еще?
Взгляд Федота вдруг наткнулся на притаившуюся неподалеку в траве лисицу. Показалось, что карие глаза морфа смотрят на человека с иронией. Мол, с лесным гигантом справился, а теперь боишься войти в открытую дверь.
– Да не трушу я, красотка, а осторожничаю.
«Ну-ну», – словно ответила взглядом лисица. Пасть ее раскрылась в подобии улыбки.
– Ну все! Надо, Федя, надо!
Егерь развернулся и осторожно прошел меж створок.
Шипострел, поднятый на уровень глаз, искал цель. А вокруг тишина. Никого…
Никого! Колобов едва не подпрыгнул от неожиданности: на завалинке у трактира, скрытый тенью от разросшегося над входом винограда, сидел мужичок. Если бы сидящий не шевельнулся, когда Федот осторожно шагнул в его сторону, его можно было бы принять за мертвеца. Худое, бескровное лицо землистого оттенка заросло многодневной щетиной; длинные усы повисли двумя грязными крысиными хвостами. Подойдя еще ближе, Федот ощутил запах давно не мытого тела.
– Здрав будь, добрый человек! Не ты ли тут хозяин? Мне бы перекусить, да припасами разжиться, может, и узнать какие новости в округе.
– Кхе, кхе… – прочистил горло сидящий, – да. Хозяин. Я. Слова с трудом прорывались наружу, словно сквозь набитое щебенкой сито.
«Уж не мертвец ли? – подумалось Федоту, – да нет, не похоже».
Вон и рубаха из джи-крапивы не надета. Только обычная одежка – на мужике была душегрейка из шерсти крис-козы, когда-то нарядная, а сейчас больше походившая на половую тряпку; штаны из грубой холстины и пыльные сапоги, почему-то не на ту ногу.
«И не жарко ему?»
«Берцы» Колобова давно уже лежали в рюкзаке, а на ногах были легкие кожаные мокасины.
– Так что, будет чем накормить путника, или мне дальше топать? – Федот решил поторопить события.
– Будет, кхе-кхе… отчего же, кхе, не покормить? – трактирщик начал подниматься. – Накормит тебя, кхе, баба моя…вкусно.
У ног старика подошедший Колобов заметил псину. Собака лежала, не обращая внимания на гостя, положив морду на лапы и вывалив язык. Если ее бока и шевелились, то это не было заметно под ворохом свалявшейся в колтуны шерсти. По языку – Федот поморщился – ползала жирная зеленая муха.
– Эй, хозяин! Да у тебя собачка сдохла, кажись?
Трактирщик даже не повернулся.
– Жучка? Не. Спит, паскудина. Кхе, кхе.
Словно по сигналу, кудлатая лежебока открыла один глаз и зевнула. Хвост мотнулся по пыли. Муха, взлетев, описала полукруг и опустилась на открытый глаз собаки.
– Н-да. Паноптикум, – пробормотал еще одно мудреное словечко егерь.
Однако смахивало это на Одержимость. По-хорошему, надо было дождаться патруля на Жар-птице, сигнал подать и вызвать подмогу. Да вот сколько времени уйдет? Дядьке тогда хана, к видящим не ходи…
Трактирщик тем временем дошаркал до двери. Сзади на его штанах темнело немаленькое пятно. Раздалось шипение. Федот поднял голову. На крыше, над самой дверью сидел давешний котяра. Спина его была выгнута дугой, шерсть стояла дыбом. Кот дико смотрел на ковыляющего внизу хозяина.
– Ну точно, Одержимость. Теперь бы только Кукловода выявить.
Федот огляделся. Хорошо-то как было вокруг, на вольном воздухе. И входить внутрь совсем не хотелось…
– Ладно. Крестос, охрани меня, – Федот, пригнувшись, шагнул в темноту трактира.
Когда егерь скрылся, на улице стали появляться неловко бредущие фигуры. Люди и животные выходили из овина, сеновала, окружающих постоялый двор огородов. Они стекались со всех сторон. Их целью был трактир.
9. То, да не это
– Жуть! – Василь в возбуждении даже отодвинул от себя блюдо с крис-козлятиной. – Одержимые! У нас о таком давно уже не слыхали. Значит, правду сказывают, что вас тут Кукловод захватил? Как это? Ну, что чувствуешь? Страх, как любопытно!
Глаза юнца заблестели. Даже невозмутимо жевавший до этого Иван с интересом взглянул на Епифаныча.
– Что?! – Старик, в этот момент выпивший залпом чарочку, закашлялся. Лицо его раскраснелось, в уголках глаз выступили слезы, а рука зашарила по столу в поисках закуски.
– Ну, как оно? Одержимым стать? – подумав, что старик не расслышал, повторил вопрос Василь.
– Как оно? – трактирщик со злостью глянул на любопытствующего. – Ну вот представь, что тебе в зад жердину воткнули. Представил?
Детинушка, зардевшись, словно девица, с улыбкой отвернулся.
– А теперь представь, что еще одну воткнули тебе в глотку. Давай-давай, представляй! – Старик налил себе полную. – А потом их начинают крутить и вертеть. А ты, словно кукла в балагане, можешь только повиноваться. Хочешь кричать, да не можешь и все ждешь избавления… Не посоветую никому.
Трактирщик махом выпил и захрустел маринованной репой.
– Утомили вы меня такими вопросами!
Старик поднялся и, слегка пошатываясь, вышел на улицу.
– Сафон! – донесся снаружи его крик. – Ты, мать твоя дерево, чего языком обо мне полощешь? Я же просил…
10. Это
Дверь за спиной Федота захлопнулась. Егерь прислонился к ней спиной, ощутив, как с той стороны в доски что-то ткнулось. И еще раз. И сильнее. Ожидая, когда глаза привыкнут к царившему в зале полумраку, Колобов на ощупь отыскал и задвинул щеколду.
Прямо напротив егеря, у противоположного конца комнаты, между двух колонн из кирпича, виднелось нечто вроде стойки. Блестели стеклами бутыли, выстроившиеся на полках. Левую стену занимала печь. Была она холодна и пуста. Рядом в беспорядке валялись бруски сушеного торфа, стояли кочерга и ухват. Справа…
– Мать моя!.. Да что ж за день такой!
Справа, слившись с тенью от уходящей на второй этаж лестницы, стояло то, что Федот поначалу принял за шкаф. Присмотревшись, парень понял, что это та самая, обещанная стариком хозяйка. Ростом с Федота и шире его вдвое, женщина не шевелилась. Лишь блестели из-под сальных косм, закрывающих лицо, злые глаза. Пальцы рук сжимались и разжимались.
– Здравствуй, хозяюшка, – решил потянуть время егерь. – Муж твой сказал, что накормишь меня.
– К-хехк-хе… да. Проходи. Кхк-картофляники. Досыта.
Бабища двинулась к камину.
– Обиженным не уйдешь…
Трактирщик, остановившись у длинного стола, тянувшегося через весь зал, повернулся к Колобову.
– Кхе… садись. Сейчас. Будет.
Федот прошел через зал и уселся на длинную скамью спиной к единственному окну. Хотя окно было не так чтобы маленьким, света оно давало на удивление немного. Автомат егерь положил на стол, накрытый пыльной серой скатертью, рядом пристроил взведенный шипострел. Мало ли что? Рюкзак решил пока оставить на спине.
С Одержимыми ухо держи востро. Судя по тому, что двигались они не слишком скоро, Кукольник Федоту попался неопытный. И надо было его выявить, пока не вошел в силу.
Баба, подойдя к печи, взяла ухват и потопала обратно. Мужичок, до этого кхекавший рядом, начал перемещаться за спину.
«Начинается. И на голодный желудок, что обидно», – посетовал про себя Федот, привставая со скамьи.
Но не тут-то было – кто-то вдруг вцепился в ноги егерю и потянул под стол. Федот потерял равновесие и покачнулся назад. Это спасло его от объятий трактирщика, намеревавшегося схватить гостя за горло. Руки лишь задели подбородок егеря, а сам хозяин повалился на Федота сверху. В дверь застучали сильнее. Смахнув с себя старика, слава Крестосу, весившего не слишком много, Федот уперся рукой в столешницу и заглянул под скатерть.