В ноги его вцепилась худенькая девчушка. Светлые длинные волосы, заплетенные в косы, волочились по полу. Одетая в серый сарафан, девчонка с выражением решимости на лице, но с отчаянием в глазах тянула и тянула егеря под стол.
– Извини, малышка.
Заметив краем глаза вдруг заторопившуюся хозяйку с ухватом, Федот резким рывком освободил одну ногу и двинул ею по рукам, цепляющимся за штанины. Хватка разжалась. С силой оттолкнувшись от столешницы, Федот выскользнул из-за стола и, перекатившись в сторону, вскочил на ноги. Оружие осталось лежать, где лежало. Да Федот пока и не очень хотел устраивать тут побоище.
– Ну же, Кукольник, покажись! – выкрикнул он.
Одержимые дед и бабка приближались. Из-под стола выскользнула девчонка. Сделав рывок вперед и впечатав кулак в челюсть дернувшегося навстречу старика, Федот схватил шипострел. Пнув поднимающуюся с пола девчушку и перескочив через упавшее тело, рванул мимо бабы с ухватом и рыбкой сиганул в окно…
– Дерьмо дендроида!
То, что выглядело как давно не мытое стекло, оказалось плавательным пузырем глота. Федот, частенько пользовавшийся в цивилизованных местах таким способом ретироваться от разгневанных мужей, был пойман врасплох. Пузырь, спружинив, отбросил егеря прямо под ноги Одержимой. Та, махнув ухватом, умудрилась прижать Федота к полу. Немалый вес трактирщицы придавил его почище симб-бера, в объятиях которого как-то побывал егерь. А на ноги опять навалилась тяжесть.
– Девчонка! Дерьмо…
Старуха, хрипя, нависла над Федотом. Тот обеими руками вцепился в ухват. Концы рогатины вошли в старые доски пола по обеим сторонам от шеи, врезаясь в горло, не давая дышать. Федот, отпустив одну руку, зашарил на поясе и вытащил обрез. Убивать людей страсть как не хотелось, но умирать не хотелось еще сильней.
Уже взведя один из курков, Колобов вдруг заметил, как в окне за спиной Одержимой что-то мелькнуло. Раздался треск порванного пузыря. В комнату хлынул яркий солнечный свет и чистый воздух. В ту же секунду размытая тень, вспрыгнув сначала на подоконник, одним прыжком переместилась на спину трактирщицы.
Давление на глотке ослабло. Федот отпихнул ухват, стараясь надышаться всласть. На лицо полилось что-то теплое.
«А дышать хорошо-то как, – пронеслось в голове. – Раньше и не замечал».
Шум в ушах пошел на убыль, и Федот услышал, как хрипит и булькает над ним Одержимая. Горло у нее было выдрано напрочь, но трактирщица как-то еще ухитрялась стоять. За ее могучими плечами Федот углядел рыжеволосого морфа, увлеченно полосующего толстуху длинными когтями.
«Н-да, страстная штучка. А ведь на месте Одержимой мог быть я».
Ухват наконец-то выпал из рук Одержимой, и сама она стала заваливаться набок. Стук в дверь усилился. Под Федотом затрясся пол. Доски заскрипели, выгибаясь, словно под ними полз огромный крот. Морф замахнулась.
«Крестос! Сейчас и девчонку убьет!»
Федот рывком подтянул ноги с вцепившейся в них малявкой. Коготь рыжеволосой лишь скользнул по щеке девчушки, оставив кровоточащую царапину.
– Не надо! – крикнул егерь, предупреждая следующий замах.
Рыжеволосая остановилась и недоуменно поглядела на Федота.
– Помогать? Не надо? – голосок ее, звучащий словно колокольчик, странно дисгармонировал с залитыми кровью мускулистыми лапами и грудью.
– Надо! Хватай ее и… – Федот оглянулся в сторону окна, откуда на него таращилась еще парочка Одержимых.
Дверь продолжала трещать, но пока держалась.
– …и тащи наверх!
Сам Федот сунул обрез в кобуру, схватил со стола автомат, подхватил лежащего без сознания деда и по выгибающимся доскам устремился вслед за морфом. Та волокла обмякшую вдруг девчушку.
Доски пола с треском взлетели под самый потолок. Столы опрокинулись. Что-то, смахивающее на клубок змей, появилось над провалом в полу. Стали отлетать половицы в других концах комнаты. Отовсюду лезло серое, покрытое волосками и землей, извивающееся нечто. На ходу полоснув короткой очередью ближайший отросток – из него брызнули фонтанчики прозрачной желтоватой жидкости, а сам отросток резко отдернулся – егерь поспешил вверх по лестнице. Тащить старика в одной руке было неудобно, но не бросать же его на погибель?
Меж тем вслед за отростками из подпола тут и там полезли зеленые побеги. Листья подымались над полом, распрямлялись и разворачивались, стряхивая с себя землю. Показались полусферы стволов. Что-то они Федоту напоминали, но вспоминать было некогда. Следующая очередь, скосившая часть синеватого купола, лишь привлекла внимание тварей к лестнице.
«Где же Кукольник? Их не может быть несколько. Или может?»
Федот, опустив старика на ступени, закинул «Укорот» за плечо. Придется разрывкой. Шипострел сухо щелкнул, и стрелка вошла в бок твари. Щелчок затвора, и вторая стрелка поразила другую цель. Еще три стрелы и одна анчарка, а дальше? Две твари перестали шевелиться. Морщинистая, как древесная кора, кожа расправилась и налилась желтизной. Несколько хвостов-отростков убрались под пол. Стук в дверь вдруг затих.
Тем временем морф, оттащив девчонку на второй этаж и швырнув в первую попавшуюся комнату, вернулась и, схватив за душегрейку, поволокла наверх старика.
Федот выстрелил еще пару раз. Еще две туши прекратили движение, но в глубинах разрушенного подпола зашевелилось что-то более крупное. Решив рискнуть, егерь сорвал с пояса оставшуюся бутылочку с нафтой и швырнул в самую глубину. Отвернулся и зажмурился. Полыхнуло. Трактир затрясся, словно лист на ураганном ветру. Зал внизу затянуло клубами пара от лопающихся тварей, заливающих соком огонь. Запахло печеными овощами. Последнюю стрелку егерь выпустил в подобравшийся вплотную к ногам отросток.
Расталкивая мертвых и живых собратьев, из глубин подпола вырвался огромный, словно пожарная бочка, корень. Его кора дымилась, прожженная нафтой во многих местах. От твари отваливались целые куски, но в слепой ярости она продолжала ползти к лестнице.
«Вот оно! Вот Кукульник! Дождался».
Федот выхватил последнюю анчарку. Удар отростка по ступеням заставил его вцепиться в шаткие перила.
– Кхе-кхерасе! Репа!.. – прокашлял голос со второго этажа, но тут удар еще большей силы снес поддерживающие лестницу столбы.
«И тут проклятущая Репка достала», – безнадежно подумал Федот, а больше ничего подумать не успел: перила треснули, и лестница начала рушиться прямо в провал. Пытаясь ухватиться хоть за что-то, егерь разжал пальцы. Ядовитая стрелка, выпав, отскочила на уцелевшую половицу у стены. А сам Федот, широко распахнув глаза, полетел вниз.
Время словно замедлилось, позволив жалкому человечку напоследок насладиться всем величием зрелища. Вот огнедышащий провал, исходящий паром, словно котел с рагу. Вот твари – живые, упокоенные, горящие, взрывающиеся от жара и продолжающие молотить воздух пожухшей ботвой. Вот труп толстухи, утаскиваемый в подпол, – извините, тетенька, так получилось, будет в рагу и мясо… Доски лестницы, перила, пролетающие мимо, разряженный арбалет в руке; качающееся под потолком тележное колесо, с которого свалились все свечи; усатая и немытая ряха старика, выпучившего глаза и что-то орущего, и, наконец, она – рыжеволосая, одной рукой держащая старика за шиворот, даже в такой момент остающаяся дико (подходящее слово) соблазнительной…
Удар!
Приземление было чрезвычайно болезненным, и дело даже не в высоте: нафта местами еще продолжала гореть. Весь подпол был в пару и дыму, от взрывающихся корнеплодов отлетали куски жгучей массы. Не успел Федот встать на ноги, как тут же по щиколотку провалился в кипящее варево.
Боль!
Только сейчас до Федота дошло, как ему больно. Если бы не пододетая под кевларку рубаха из джи-волокна, болевой шок его бы просто убил. Однако егерь продолжал жить и, карабкаясь по ворочающимся корням, ползти к единственной цели, прекрасной и недостижимой – к стреле, к анчарке.