Хоббит махнул рукой:
– И что изменится? Ни-че-го. Девки давать будут чаще – и все. А вот если загадать что-нибудь глобальное, полезное. Такое, чтоб и тебе хорошо, и людям, и чтоб никому не хотелось забрать твоего…
– А, ну-ну. Например, чтоб все поумнели. Я хочу другое. Забавно все это… Ну, что с нами. И непривычно. Я склонен полагать, что наши конкуренты самоустранились. Больше всех меня художник удивил. Помнишь его? Интеллигентнейший дядя. Выслеживал, чтоб исподтишка напасть. Ну, и баба, – он растопырил руки и напряг бицепсы, показывая Сталкершу.
Одиночкам не полагались защитные костюмы, потому на нем был охотничий камуфляж.
– Выходит, один хиппи остался, – сказал Хоббит. – Забавно, но когда появлялись первые избранные, испытание выглядело игрой. Каждому давалось по способности. Победители говорили, что в них словно вселилась чужая душа. Пятьдесят лет назад вернувшиеся отсюда перестали рассказывать подробности. Правила меняются, сейчас все скучно… А ты знаешь, как Монолит выглядит?
Одиночка дернул могучими плечами:
– Без понятия. Одни говорят, это кристалл, вторые – что комната, третьи – саркофаг. Наверное, он – символ, и тоже меняется. Одно неизменно: охрана. Какая-то сумасшедшая секта. Уверен, они нас пропустят, еще и поклонятся… О – дорога!
Мерно шелестел дождь. В огромных лужах плавали пузыри. Асфальт сохранился островками, большую его часть покрыли грязевые наносы и трава.
Вышли к заброшенному поселку, поглощенному разросшейся зеленью. На столбе у обочины поскрипывал ржавый указатель, название населенного пункта прочесть было невозможно. Звук напоминал крик смертельно больной птицы.
– Окраина Города. До Монолита осталось километр-полтора.
Хоббит потряс волосами, падающими на глаза, разбрызгивая капли:
– Думал, нас будет ждать то же, что подопытных крыс – в лабиринте. Приятно иногда ошибиться.
Одиночка покосился с недоверием и промолчал. «Он тебя прикончит, – снова прозвучало в голове. – Ты для него – балласт». Хоббит мысленно ответил: «Это мы еще посмотрим».
Одиночка подтянулся и напрягся. Повертел головой и махнул вперед:
– Надо придерживаться этого направления.
Его нервозность передалась Хоббиту, и он положил ладонь на рукоять кинжала. Одиночка сделал так же, пропустил Хоббита вперед.
Из поселка словно вынули душу: деревянные заборы сгнили и рухнули, крыши по большей части уцелели, но некоторые провалились внутрь, обнажив похожие на ребра балки и перекрытия. В шелест дождя вплетался едва различимый скрежет дверных петель, стон половиц, вздохи ветра на отсыревших чердаках. Покинутый поселок будто обрел себя и зажил своей жизнью, бесконечно одинокий, жаждущий человеческого тепла.
Майка прилипла к спине Хоббита, зубы начали отбивать дробь. Казалось, что в спину смотрит алчущее существо. Зайди в любой дом, где оно имеет власть, – и из тебя душу выпьют.
Хоббит не забывал краем глаза следить за Одиночкой. Опа – замер, насупился, и одновременно в голове прозвучала команда: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент. Смотри, как он держится за тесак». Пересиливая подозрительность, Хоббит завел руки за спину. А вот Гордей, наоборот, выхватил нож и принял боевую стойку:
– Извини, малыш, тебе пора уходить.
Хоббит остановился, развернул руки ладонями вверх и проговорил:
– Допустим, я уйду. Ты попросишь Монолит вправить мозги своей девушке. И после этого ты утверждаешь, что действительно ее любишь? Любишь, но насилуешь для ее же блага. Лишаешь ее воли и права выбора. Ты вернешься, и тебя встретит тихое, покорное существо, которое каждую твою выходку будет встречать улыбкой и слова не скажет наперекор. Но самое скверное, ты всю жизнь будешь знать, что твоя любимая выбрала не тебя. По сути та женщина умрет, когда ты загадаешь задуманное. Останется оболочка. Понимаешь, о чем я?
Капюшон скрывал лицо Одиночки, но Хоббит ощущал исходящие от него волны ярости.
– Я слышу не любящего человека, а ребенка, у которого отобрали игрушку. Ты бы хотел, чтоб так поступили с тобой для твоего же блага? Нет? Но почему? Благо ведь! Совсем не больно, ты даже не заметишь. Но ведь все будут счастливы. Точнее, какая-нибудь Машка с небритыми подмышками и жирным пузом.
– Заткнись! Нашелся проповедник, – прошипел Гордей, но Хоббит продолжал. Его охватил азарт адреналинщика, прыгающего с парашютом. – Почему же? Ты лучше загадай что-нибудь глобальное, и мы вместе понаблюдаем, что из этого получится. Вот если бы ты попросил что-то такое… Например, счастье всем… И тебе хорошо, и ей, и всех все устраивает. Главное – никого насиловать не надо. Не слушай голос, он нас стравливает, а говорит одно и то же: «Убей его. Видишь, он боится тебя и выжидает удобный момент»…
– Защищайся! – крикнул Одиночка и ринулся в атаку.
Хоббит расхохотался и поднял руки. Картинка словно размазалась, стала напоминать замедленное кино. Одна нога Гордея в воздухе, вторая – медленно выходит из лужи, за ней тянутся потоки воды. На камуфляжных штанах – грязь. Хоббит знал, что прирежет его без труда: он хорошо владел холодным оружием. Судя то стойке Одиночки, по его движениям, он не профи, единственное его преимущество – длина тесака. Да и Зоной ему такая победа не зачтется.
Гордей – домашний мальчик, очень робкий и закомплексованный, несмотря на габариты. У него рука не подымется на живого человека. Железо тягать – не морды бить.
Несколько длинных прыжков, и Гордей возвысился над Хоббитом, занес тесак, будто топор, и принялся медленно опускать. Чем ниже, тем медленнее. В широко распахнутых глазах – ужас. Рука с ножом пошла правее, Гордей просто толкнул Хоббита в грудь кулаком левой.
Зря он недооценивал силу качка – дыхание вышибло, в грудь словно тараном ударили, Хоббит спиной рухнул в ледяную лужу, но встать не успел – на него налетел Одиночка, сел сверху, схватил за грудки и принялся трясти:
– Ты мне не помешаешь. Ни ты, ни ее хахаль!
Хоббит прохрипел:
– Очень надо. Твое право. Я о тебе забочусь. Ты ж свою мечту изнасиловать собрался, дурак! Мне ничего от Монолита не надо. Он же стебется над нами! А ты – жизнь любимой на кон поставил!
Ручищи Гордея дрогнули, он швырнул Хоббита в воду и пролепетал растерянно:
– Что же мне загадывать?
Хоббит встал, вылез из лужи, промокший до нитки, и прохрипел:
– Загадай счастья всем, и чтоб никто не ушел обиженным. Или как-то так. Такое желание было у самого первого сталкера.
Вспомнилась сестра в петле, рыдающая девушка, обиженный малыш с корабликом. Он изменит их жизни навсегда. И никому не скажет. Или скажет. Слава – вещь обоюдоострая. В общем, решит потом.
– А если Зона стебется? – покосился на него Гордей. – Ведь невозможно счастье для всех даром. Его заработать надо. Выстрадать. Короче, сам загадывай. Мне стремно.
– Любимого человека на заклание – не стремно было. А тут – ответственности испугался. Идем к Монолиту, – весело заговорил Хоббит, шагая по пузырящимся лужам мертвого поселка. Им овладело безумие. Бросало то в жар, то в холод, сердце частило. Так бывало несколько раз – на гонках и во время дружеских турниров по боксу. За спиной разворачивались крылья, возносили его над Зоной, над городом и надо всей землей. Он ощущал себя Богом.
По пути назад из головы все не шел Монолит: темная комната, в середине – саркофаг наподобие фараоновского, на его крышке – зеркало. Вроде ничего сверхъестественного, но в голову торкает, там будто одновременно включаются тысячи приемников и бормочут неразборчиво. Они напоминают молекулы, колеблющиеся при закипании воды. И над ними – монолит его желания.
СЧАСТЬЯ. ВСЕМ. ДАРОМ.
Рядом плелся ссутулившийся Гордей – раскаивался. Видимо, он в Зоне, и на него не подействовало. Интересно, что снаружи?
За километр до Врат Гордея потянуло на философию:
– И все-таки дурное желание. Смотри. Купил я себе машину, а сосед позавидовал и расстроился. Мое счастье – его горе. Или ушла ко мне любимая – ее хахаль расстроился. Она говорила, что он ее любит. Тоже печаль… И как уравновесить? Есть люди, которые несчастны, пока счастлив хоть кто-то. Им просто это не нравится, натура такая.