…До полуночи мы сидели у рации. Радист крутил ручку и, прислушиваясь к птичьему писку черного ящика, посылал в небо просьбу:
– Я Невон, я Невон. Ответьте Невону…
Но мир молчал, и только к полуночи мы услышали нежный девичий голос:
– Слышу вас, Невон. Слышу вас, Невон… Хорошо, завтра самолет будет.
Улетали мы в полдень, когда рассеялся туман над Ангарой, когда ушли на задание все сорок разведчиков Невона. Двух я проводил по берегу реки, где лежат перевернутые, треснувшие от мороза лодки. Сделал снимок на память о первых следах на Ангаре у Илима…
Даже самая большая река начинается ручьем. Даже самое большое дело начинается с первого следа, с первого удара молотка, с первого камня в фундаменте. Сегодня вечером за новогодним столом вспомним, друзья, о тех, кто встречает ночь у таежного костра, кто прокладывает первую тропу для больших дорог.
1960
Трое прилетели в Невон…
Самолет летел на север. Это был уже третий по счету самолет. Сначала летели в большом двухмоторном, потом пересели в двукрылый поменьше, потом совсем крошечный самолет поднял их с земли.
Летели над большими городами, потом провожали глазами редкие поселки. Теперь под крыльями не было и поселков, только белая от снега река указывала дорогу на север. Всюду, где можно, река давала волю своему буйству – разливалась десятком рукавов и протоков, оставляла в русле бесчисленные островки – «лосята». В каменных проходах река сужалась, но бунтовала, пенилась, не давалась морозу. Пепельный туман клубился в таких местах над камнями. А дальше – снова вольные разливы, протоки, «лосята», подмытые корни сосен и кедрачей и ни одного следа…
– Ангара! – громко сказал летчик.
Трое понимающе кивнули головой. Одно слово объясняло все капризы реки.
Трое в солдатских бушлатах летели укрощать Ангару. В который раз достали намятую газету с отчеркнутой строчкой: УСТЬ-ИЛИМСКАЯ ГЭС. Вспомнили советы ротного, вспомнили друзей. Степку Пономарева вспомнили. Не поехал. Сказал: «Напишите, как там – я сразу…»
Самолет сделал круг и прицелился носом в деревушку, прижатую тайгой к реке.
– Дворов сорок… – успели сосчитать трое.
Самолет улетел в ту же минуту. Трое солдат отвернули у шапок уши, постучали закоченевшими от мороза кирзовыми сапогами… Шесть черных лодок на берегу, темная полоса тайги и белая в снежных искрах река. От дымной проруби шел человек и нес большого осетра.
– Ловится, отец? – спросил один из солдат, чтобы начать разговор, чтобы расспросить о стройке, чтобы выяснить, куда идти.
Но старик опередил:
– Аль стройка какая у нас? – сказал он, взглянув на солдатские чемоданы.
Поняли солдаты, что рано приехали. Опять вспомнился осторожный Степка Пономарев, вспомнился почему-то сад под Сумами. Белые, такие же вот, как морозные елки, цветущие вишни над речкой. Вспомнили слова ротного: «Начинайте там и пишите. Мы подкрепление двинем». Глянули друг на друга солдаты, улыбнулись:
– Ну, веди, дед, погреться…
Успевшего замерзнуть осетра взвалили на плечо и пошли к избам, подпиравшим небо дымными столбами из труб…
– Денег?.. Понимаю. – Председатель колхоза посмотрел на свои валенки, помолчал. – Денег дам, и самолет вызвать можно. А надо ль? Понимаю – рано приехали. Но ведь будет стройка!.. Да, ждать, может, и долго. Не знаю, сколько ждать. А начните-ка с колхоза стройку. Будем работать, будем вместе ждать…
Нехитрую историю о трех солдатах из Н-ской части я узнал в Невоне, бревенчатой деревушке на Ангаре, где ловят трехпудовых осетров, где бьют соболей, где медвежатина – обычное блюдо на столе. Я прилетел в Невон с начальником ангарской экспедиции. Он вез хорошую новость: «Будет стройка!» Он прилетел торопить разведчиков, прилетел сказать, что будет их теперь не сорок, а триста…
– Эге, в Невоне уже есть перемены, – сказал начальник, когда мы пошли по тесной улочке. – Электричество! Кто же это вам?
– Есть теперь мастера, – улыбнулся встречавший нас председатель колхоза.
От него я и узнал историю трех демобилизованных. Это они поставили белые столбы на улице. В каждый дом провели проволоку. В каждом доме с солдатской аккуратностью протянули провода, подвесили лампочки. Это они починили радиостанцию и наладили трактор. В поселке, где сорок охотников и ни одного монтера, – это была революция. Солдат приглашали в дома, подарили им валенки и полушубки, за столом лучший кусок подкладывали солдатам. И не только за то, что руки золотые, а за то, что умели ждать, за то, что они были предвестниками больших перемен в Невоне.