Обвиняемый сидит и его глаза закрыты и не реагирует.
Постановление: В свете вышесказанных обстоятельств, общественной защите назначить защитника обвиняемому. На этой стадии, так как состояние обвиняемого неизвестно, и видно, что он не намерен участвовать в психиатрической проверке, я не указываю на эту проверку. Вопрос способности обвиняемого быть судимым, вторично поднимется после назначения ему защитника. Заседание откладывается на 9.10.05. в 10.00.
Суд: Разъяснено обвиняемому в дополнительный раз, что ему явиться на заседание.
Обвиняемый не реагирует на вопрос суда, есть ли у него что-нибудь сказать по вопросу условий его освобождения от ареста.
Постановление: Обвиняемый будет освобождён от ареста, за подписью о собственной гарантии в 1500 шекелей, и обязательстве явиться на следующее заседание. Дано сегодня 15.9.2005 в присутствии сторон. Судья <>.
(Так!)
Отдел государственного контролёра в ответ на мою жалобу, что «шьют» мне дела, известил, что обсудит жалобу с теми, на кого жалуюсь. Только прежде я должен составить письмо по-другому, потом оказалось, должен дослать ещё какую-то бумагу, потом выяснилось, должен сообщить ещё какой-то номер. А время идёт и идёт. Я жду и жду. Наконец, звоню:
– Моё последнее письмо получили?
– Да, да, – как-то рассеянно отвечает женщина.
– А почему не извещаете о получении? – немножко возмущаюсь я.
Растерянно что-то мямлит и говорит:
– Обязательно пришлём.
И присылают ответ: так как уже есть обвинение, госконтролёр не может в это дело вмешиваться.
Согласованность полная в кэгэбэ.
А люди знают то, что нужно знать.
Один из них знает, что я угрожал оружием, и теперь ему понятно, что было покушение на меня. Он немолод, держится солидно, говорит вполголоса и его не повышает, возглавляет конференции, еженедельники, присуждение художественных премий, визиты за границу. Мелкоте я не позвонил бы, но такому!
Поздравил его с Новым годом и сказал:
– Я веду расследование по моему делу, а вы знаете обо мне то, чего даже я не знаю, – угроза оружием.
– Я этого не говорил, – ответил он в своей приятной манере, – о несдаче оружия сказал.
– А кто вам это сказал?
– Не помню, – резко и несолидно отрезал он.
– Но разве можно говорить то, чего не знаете? – задал риторический вопрос излишне горячо не потому, что это коснулось меня.
Огорчает, когда о человеке, заведомо думают не хорошее, а о государстве – хорошее. В кэгэбэ государство – идол. Мнение гомососной общественности в кэгэбэ: покушение – это разборки между нехорошими людьми.
Я не ждал ответа.
– Всего хорошего, – сказал я вежливо.
– Всего хорошего, – сказал он вежливо…
Прочёл мои книги тихий человек, которому грустно, чтó творится в государстве, и при встрече честно сказал:
– Просто не верится, – он искал слова, но не искал моих глаз, – чтобы ни за что? Но ведь что-то было?
– Как же! – отвечаю с сожалением за милейшего человека – угрозы полицейским, прокурорам, гражданам.
– Были угрозы? – спросил он как бы невзначай.
– Конечно, нет! – я рассмеялся не вполне естественно.
А он грустно улыбнулся…
Я решил больше так не отвечать, ведь человек всё равно останется при своём, если подумал такое даже после прочитанного.
И только так решил, как тут же звонит один из крайних справа, заслуженный человек. Давно знал его мнение, что здесь не кэгэбэ, а что-то другое нехорошее, но что здесь не убивают. Поговорили вокруг да около меня, и когда в разговоре дошло до заветного «за что», я ответил: «Морду хотел набить одному». Он помолчал, оценивая серьёзность преступления и свою позицию относительно меня. А я подумал о том, что он подумал…
Другой крайне правый, тоже заслуженный человек, которого кэгэбэ даже охраняет, чтобы он долго жил и всегда оставался крайне правым, чтобы никто не вылезал правее его, узнал от меня о покушении, возмутился ласково: «Да кто ты такой?! Кому ты нужен?!» Возмутился, что кто-то хочет незаслуженно оказаться правее его.
А я не виноват – покушаются не на меня, а на моё писательство, до которого мне ещё расти и расти.
Суд – это один из инструментов в арсенале кэгэбэ от убийства до оболванивания.
В кэгэбэ открытие суда говорит всем: это не писатель, а нехороший человек.
Сфера оболванивания кэгэбэ расширилась до космоса, из которого чекисты-космонавты ещё до кэгэбэшного суда разъясняют, что место писаки в психушке.
В том кэгэбэ была похвала "хороший человек".
Хорошие хотели быть хорошими. Многие были готовы умереть, покончить с собой, лишь бы не попасть в нехорошие.