За посадочной полосой гравий закончился, началась каменистая грунтовка. По обе стороны от дороги густо росли деревья. Лобовое стекло усеивали капли грязи и пятна от комаров. Вся дорога была изрыта ямами величиной с детскую ванночку, так что старенький автобус немилосердно трясло. «Ни хрена себе!» — восклицал папа, когда они в очередной раз едва не падали с сидений. По пути не встретилось ни единого дома, никаких признаков цивилизации, пока они не доехали до заваленной ржавой рухлядью дорожки. На обочинах догнивали автомобили. На табличке от руки было написано: «Бердсолл». Жилье Марджи-шире-баржи.
Дальше дорога стала еще хуже. Ухаб на ухабе. Гранит и грязные лужи. Вдоль дороги тянулись заросли травы, репейника и такие высокие деревья, за которыми ничего не было видно.
Вот теперь они и правда забрались в глушь.
Они преодолели очередной пустой отрезок дороги и очутились у ржавых железных ворот, на которых торчал белесый коровий череп. Владения Уокера.
— Что-то мне не внушают доверия соседи, которые украшают ворота костями мертвых животных, — призналась мама и вцепилась в дверную ручку. На очередной выбоине автобус тряхнуло, и ручка осталась у мамы в руке.
Через пять минут папа врезал по тормозам. Еще двести футов — и они сверзились бы с обрыва.
— Господи боже, — прошептала мама. Дорога кончилась, впереди только подлесок и гранитные скалы. Край света. В прямом смысле слова.
— Доехали! — папа выпрыгнул из автобуса и захлопнул дверь.
Мама посмотрела на Лени. Обе думали об одном: здесь ничего нет, кроме грязи, деревьев и скал, с которых они чуть не сорвались в тумане. Они вылезли из автобуса и встали рядышком. Где-то неподалеку — скорее всего, под видневшейся невдалеке скалой, — ревели и бушевали волны.
— Смотрите, какая красотища! — Папа раскинул руки, будто хотел все это обнять. Казалось, он рос и крепчал на глазах, точно дерево, широко расставившее ветви. Ему нравилась эта глушь, эта пустота. Он за этим сюда и ехал.
Тропинка к их дому вела по узкому перешейку, с обеих сторон его сжимали отвесные скалы, о которые бился океан. Ревел он так громко, что звенело в ушах. Лени вообразила, как молния или землетрясение отколет этот клочок земли и он поплывет, точно дрейфующая крепость на острове.
— Вот наша дорожка, — указал папа.
— Дорожка? — спросила мама, глядя на поросшую тоненьким молодым ольшаником тропинку. Казалось, по ней не ездили много лет.
— Бо ведь уехал отсюда давным-давно. Ничего, мы потом расчистим дорожку, ну а пока пойдем пешком, — сказал папа.
— Пешком? — не поняла мама.
Папа принялся доставать из автобуса вещи. Пока мама и Лени стояли и глазели на деревья, он разложил самое необходимое в три рюкзака и скомандовал:
— Ну все. Пошли.
Лени оторопело уставилась на рюкзаки.
— Давай, Рыжик. — Папа поднял рюкзак размером чуть ли не с «бьюик».
— Ты хочешь, чтобы я это несла? — не поверила Лени.
— Если ты хочешь поесть и лечь спать в доме, — ухмыльнулся папа. — Вперед, Рыжик. Не бойся, справишься.
Папа навьючил на Лени рюкзак, и она почувствовала себя черепахой, которой велик панцирь. Если упадет, уже не встанет. Лени преувеличенно осторожно отошла в сторону, а папа помог маме надеть рюкзак.
— Ну что, Олбрайты, — папа подхватил свой рюкзак, — пошли домой!
Он устремился вперед, размахивая руками в такт шагам. Лени слышала, как чавкает и хлюпает грязь под подошвами его старых армейских ботинок. Папа насвистывал себе под нос, словно Джонни Эпплсид[15].
Мама с тоской оглянулась на автобус, потом повернулась к дочери и улыбнулась, но Лени показалось, что в маминой улыбке сквозит не радость, а страх.
— Ну что ж, — сказала мама, — пошли.
Лени взяла ее за руку.
Они шли по узкой извилистой тропинке, по обеим сторонам шумело море, но чем глубже они забирались в лес, тем тише становился прибой. Пространство перед ними ширилось: все больше деревьев, больше земли, больше теней.
— Господи боже мой, — чуть погодя вздохнула мама. — Да сколько нам еще идти? — Она запнулась о камень и рухнула на колени.
— Мама! — Лени машинально протянула ей руку, рюкзак перевесил и буквально швырнул ее на землю. В рот набилась грязь, не отплюешься.
Папа в мгновение ока подбежал к ним и помог подняться.
— Держитесь-ка вы за меня, — сказал он, и все трое пошли дальше.
15
Джонни Эпплсид (настоящее имя Джонатан Чепмен, 1774–1845) — американский первопоселенец и христианский миссионер, чей образ вошел в фольклор.