— Ему нужен шанс. Пусть попробует все сначала. Это нужно нам всем. Может, на Аляске нам повезет.
— Как до этого повезло в Орегоне, Снохомише и с торговлей семенами, на которой мы должны были озолотиться. А помнишь, как он надеялся разбогатеть, продавая пинбольные автоматы? Давай хотя бы дождемся конца учебного года.
Мама вздохнула:
— Куда там. Ладно, иди одевайся, в школу пора.
— Сегодня нет уроков.
Мама помолчала, потом тихо произнесла:
— Помнишь то синее платье, которое тебе папа подарил на день рождения?
— Угу.
— Надень его.
— Это еще зачем?
— Не «зачем», а иди одевайся. Нам с тобой нужно кое-что сделать.
Лени не знала, что и думать. Она сердилась, но все равно послушалась. Она всегда делала, что велят. Так проще. Лени ушла к себе, порылась в шкафу и наконец нашла то платье.
— Вот, Рыжик, ты в нем будешь хорошенькая как картинка.
Ну да, как же. А то она не знала, как будет выглядеть: плоскогрудая тринадцатилетняя жердь в нелепом платье, открывавшем худые ляжки и костлявые коленки. Другие-то в ее возрасте уже без пяти минут женщины, а она ни то ни се. Да она единственная из одноклассниц, у кого еще не выросла грудь и не начались месячные!
Лени вернулась на кухню, пропахшую табаком и горелым кофе, плюхнулась на стул и открыла «Зов предков».
Мама вышла из комнаты только час спустя.
Лени ее едва узнала. Мама сделала пучок и залила волосы лаком. Надела облегающее платье цвета гнилой зелени, которое закрывало фигуру от подбородка до колен, с длинными рукавами, на пуговицах и с пояском. И чулки. И старушечьи туфли на низком каблуке.
— Ничего себе.
— Да-да. — Мама закурила сигарету. — Я знаю, что похожа на тетеньку из родительского комитета, которая устраивает благотворительную распродажу. — Веки мама накрасила голубыми тенями с блестками, приклеила накладные ресницы (кривовато — видимо, рука дрогнула) и гуще обычного подвела глаза. — У тебя нет других туфель?
Лени опустила глаза на туфли с тупыми, расширявшимися и загнутыми кверху, отчего пальцы оказывались чуть выше пяток. Точь-в-точь такая пара была у Джоанны Берковиц, и все девчонки в классе ахнули от восторга, когда та пришла в них в школу. Лени еле-еле упросила родителей купить такие же.
— Есть еще красные кроссовки, но в них вчера порвались шнурки.
— Ну и ладно, бог с ним. Поехали.
Лени послушно вышла за мамой из дома. Они уселись на рваные красные сиденья помятого, в латках грунтовки, «мустанга». Крышка багажника была пристегнута ярко-желтыми тросами, чтобы не распахивалась на ходу.
Мама опустила защитный козырек и посмотрелась в зеркало — не размазался ли макияж (Лени искренне верила, что ключ не повернется в замке зажигания, если мама не посмотрит в зеркало и не закурит сигарету). Подкрасила и втянула губы, чтобы равномерно распределить помаду, потом сняла излишек треугольным краешком манжеты. Снова полюбовалась в зеркало и наконец, довольная отражением, подняла козырек и завела машину. Заиграло радио, из маленьких черных динамиков загремела «Полночь в оазисе»[12].
— А ты знала, что на Аляске подстерегают сотни смертельных опасностей? — спросила Лени. — Можно сорваться с горы, провалиться под тонкий лед. Замерзнуть насмерть, умереть от голода. Тебя могут даже съесть.
— Пожалуй, зря тебе папа дал эту книгу. — Мама сунула в магнитолу кассету, и Кэрол Кинг запела: «Земля уходит у меня из-под ног…»
Мама подхватила мотив, и Лени тоже стала подпевать. Несколько блаженных минут они, как самые обычные люди, катили по Пятому шоссе к центру Сиэтла, мама перестраивалась всякий раз, когда на полосе перед ними показывалась машина, и на каждом маневре с сигареты, зажатой между двумя ее пальцами на руле, слетал пепел.
Через два квартала мама остановилась возле банка. Припарковалась. Снова взглянула в зеркало, не размазалась ли помада, велела Лени подождать и вышла из машины.
Лени наклонилась, заперла водительскую дверь и проводила маму взглядом. Мама не шла, а плыла, покачивая бедрами. Она была очень красива и отлично это знала. Они с папой вечно из-за этого ссорились. Из-за того, что на маму глазеют мужчины. Папу это бесило, но мама любила, когда на нее обращали внимание (хотя ей хватало ума в этом не признаваться).
12
«Полночь в оазисе»