— Возможно, — ответила я.
Он опустил окно и выбросил зажигалку, потом — сигарету, за ними последовала пачка «Винстона» из кармана рубашки.
Я уставилась на него с неловким смешком.
— Что вы делаете?
— Я бросил курить.
— Вот так, просто?
— Я могу сделать все, что угодно.
Это звучало, как хвастовство, но, могу сказать, он был серьезен. Мы проехали пятнадцать километров, прежде чем кто-то из нас снова заговорил. Когда мы приблизились к Сэлтон Си, я попросила его притормозить. Я хотела показать ему место, где мужчина в «Додже» напал на меня. Мы не остановились, в этом не было необходимости, но я чувствовала, что не могу просто так проехать мимо.
В Индио мы заехали на стоянку маленького торгового центра, где мексиканский ресторанчик помещался между телемастерской и ветеринарной лечебницей.
— Надеюсь, вы проголодались, — сказал Диц. — Я не хочу останавливаться, когда мы подъедем к Лос-Анджелесу. По воскресеньям жуткие пробки.
— Хорошо, — ответила я. Правда была в том, что я чувствовала себя напряженно и хотела передохнуть. Диц вел машину хорошо, но агрессивно, нетерпеливо, всякий раз, когда оказывался позади другой машины. На шоссе было всего две линии, и его стиль обгона заставлял меня вцепляться в поручни. Его внимание было полностью сфокусировано на дороге, впереди и позади, в поиске (я предполагаю) подозрительных машин. Он держал радио выключенным, и мертвая тишина в машине прерывалась только звуком его пальцев, барабанивших по рулю. От него исходила энергетика, которая меня раздражала. На открытом воздухе еще было бы терпимо, но в закрытом пространстве машины я начинала ощущать клаустрофобию. Перспектива пребывания в его обществе двадцать четыре часа в сутки начинала меня беспокоить.
Мы вошли через стеклянную дверь в длинное, унылое, прямоугольное помещение, которое, видимо, создавалось как торговый зал. Грубая перегородка отделяла кухню от зала, где стояли несколько столиков. Через проход я могла видеть плиту и видавший виды холодильник. Диц велел мне подождать, пока он прошел и проверил заднюю дверь.
Помещение было прохладным, и, когда мы отодвинули стулья, чтобы сесть, отозвалось эхом.
Диц уселся так, чтобы присматривать в окно за машиной.
Кто-то с неуверенностью рассматривал нас из кухни. Может быть, они думали, что мы пришли с инспекцией из отдела здравоохранения и ищем крысиный помет. Донеслось обсуждение шепотом, а потом появилась официантка. Она была маленькой полной мексиканкой средних лет, в белом переднике, украшенном пятнами. Она застенчиво попыталась продемонстрировать свои языковые способности. Мой испанский ограничивается (приблизительно) тремя словами, но могу поклясться, что она предложила нам беличий суп. Диц косился на нее и мотал головой. В конце концов они потрещали немного на испанском. Кажется, он не говорил свободно, но добился, чтобы его поняли.
Я изучала его, пока он подбирал испанские слова. Он выглядел усталым, его нос был слегка приплюснут, с узелком на переносице. Рот широкий и прямой, немного перекошенный, когда он улыбался. Зубы были хорошие, но я подозревала, что не все из них были своими.
Выглядели слишком ровными и белыми. Он повернулся ко мне.
— Они только вчера открылись. Она рекомендует менудо или тарелку-ассорти.
Я наклонилась к Дицу, избегая яркого взгляда официантки.
— Я не ем менудо. Его делают из коровьего желудка. Вы когда-нибудь это видели? Оно белое и похоже на губку, все эти дырки и пузыри… Это, наверное, какой-то внутренний орган, которого у человека даже нет.
— Она будет ассорти, — сказал он мягко. Он поднял вверх два пальца, заказывая то же самое себе.
Официантка зашаркала на кухню, в тапочках с белыми носками. Вскоре она вернулась с подносом, на котором стояли стаканы, две бутылки пива, маленькая вазочка салсы и корзинка кукурузных лепешек, на которых еще шипел жир.
В ожидании заказа мы закусывали лепешками с салсой.
— Откуда вы знаете Ли Галишоффа? — спросила я.
На горлышко бутылки был насажен кусочек лайма, и я выдавила его внутрь. Мы оба проигнорировали стаканы, еще горячие после мытья.
Диц потянулся за сигаретами, потом вспомнил, что выбросил их. Он улыбнулся и помотал головой.
— Я делал работу для него, охотился за свидетелем в одном из его первых дел. После этого мы начали играть в рокетбол и стали хорошими друзьями. А вы?
Я кратко описала обстоятельства, в результате которых я занималась розыском Тирона Патти.
— Я так поняла, что вы и раньше работали телохранителем?