Акканийди шла и шла своим путемъ-дорогою, никуда не смотрела, не глядела, только видела нитку суровую от клубка, который дал ей Найнас-муж. Гром в туче налетел, нашумел, нагремел, закутал все облаками, густым голосом кричал:
— Садись, Акканийди, на плечи...
Вот и Солнце догнало ее, распалилось, разъярилось, ревностью пылает, в глаза норовит посмотреть, заглянуть...
Тут Радуга предстала, разогнала Солнца лучи, тучи и дожди, изогнулась дугой, встала певучей преградой и предшествовала ей на всем пути... И вот Акканийди прошла через Радугу, опустив глаза, и перед взором ее была только суровая нитка от клубка ее Найнаса-мужа.
А клубок все бежал и бежал, все вперед и вперед, а за ним без отдыха и сна поспешала Акканийди — Найнаса жена.
И вот поперек ее пути пролегла река.
Встала Акканийди на крутой бережок и звонким голосом запела:
— Дайте мне перевозу, дайте мне перевозу и пригоните ту лодку, которую сам Найнас шил, сам Найнас лодку шил, опругу клал и порезался, свою кровь на ту опругу пролил.
А ей с того берега в ответ вопрос летит:
— А кто ты такая пришла, что песню о Найнасе знаешь, кто ты такая, Найнасу близкая сердцем?
И вот пригнали лодку. Сама матерь Найнаса приехала ее встретить и спросить — кто она такая, Найнасу близкая сердцем? Матерь Найнаса спросила ее:
— О которую опругу порезался Найнас?
И Акканийди села на ту опругу, о которую порезался Найнас. Найнаса мать рада была, что близкая сердцу сына ее к ней пришла в дом, что знала она ту опругу его и на ту опругу она села сама.
Прошли первые дни. Акканийди все еще жила с матерью Найнаса в ее веже, а Найнаса-мужа еще не видала.
Мать Найнаса долго терпела, очень хотелось ей знать, кто же такая пришла к ней и на опругу Найнаса села? Она спросила невестку свою:
— Кто ты такая?
И так ответила она:
Не есть я... Никто я...
И еще сказала:
— Дай мне, матерь, спальное место в амбаре.
И мать постелила Найнасу-сыну и ей постели из меха в амбаре. Она принесла им одеяла и покрывала надежные.
Мать Найнаса жила в своей веже, а Найнас с женою отдельно, в амбаре. Он появлялся и делался видимым в людском подобии, как только гасла вечерняя заря. И он уходил опять в свой свет с лучами ранней зари. Вставало солнце, и не должно было ему быть между людей. Несовместим он с людьми.
Однажды Акканийди возвращалась с родников и несла на своем коромысле ведра ключевой воды. Ей навстречу вышла мать Найнаса. Спросила она у невестки, может ли она ей помочь в ее горе, горе матери...
— Я Найнаса мать, я это знаю, но я не вижу его, и я никогда его не видела. Я не вижу моего Найнаса-сына, сына моего я, не вижу... Но скажи мне: кто ты?.. Ты пришла, ты уже знала опругу на лодке Найнаса, ту, на которой он порезался. Ты ему близкая сердцем.
Ты с ним спишь-почиваешь. Ты его видишь каждую ночь. Но скажи мне: кто ты такая, кто ты есть?
Невестка ей ответила:
— Я не есть. Я жена Найнаса.
Тогда мать говорит ей такие слова:
— Я мать Найнаса, но я не вижу его, и я никогда не видела. Народится заря утренняя — его уже нет, а днем даже имени его не должно творить. Приходит заря вечерняя, я слышу,— он здесь, но я человек, и я не вижу его и не знаю. Скажи же мне, близкая Найнасу сердцем,— кто ты такая? Ты его видишь, ты его знаешь, ты его чувствуешь сердцем! Ты говоришь: «Я жена Найнаса!» А я говорю: я мать Найнаса, и я его не вижу, я его глазами не знала никогда. Близкая сердцу Найнаса, близкая сердцу сына моего, сделай так, чтобы я могла его видеть, хотя бы один разочек, сыночка моего, Найнаса-сына, и понять: кто ты такая. Ты можешь,— сделай так.
Акканийди — Найнаса жена — поставила ведра с водою на землю и так ответила матери Найнаса:
— Трудна твоя воля, матерь Найнаса. Может быть, и я буду матерью, и я хочу быть близкой сердцем тебе, как и сыну твоему, Найнасу, мужу моему. Положим обет: выткать звездный пояс — темный, как небо со звездами. Я скажу тогда: «Я есть!» Этим поясом широким, как полог небесный, мы затянем потолок нашего покоя и закроем для Найнаса голубое небо дня и Солнца лучи. Он будет спать среди дня. Тогда увидишь ты сына своего, матерь моего Найнаса... И если ты поймешь, что дало тебе видеть сына твоего Найнаса, ты будешь знать, кто я такая, ты это поймешь своим сердцем, матерь Найнаса, и тогда ты будешь матерью и мне — мать человеческая.
Акканийди подняла коромысло с ведрами и пошла к своему дому.
Они исполнили свой обет: соткали звездный пояс, небесный путь в ночное небо.
Мать Найнаса ткала то, что она знала лучше всего,— она всеми цветами трав и каменьев своей земли соткала основу бездонного неба.