Парень с печки слез, встал перед старшим и сам его спрашивает:
— А не выручал ли тебя кто из беды?..
— Выручали меня из беды, и не один раз, было дело,— говорит старшой,— да тебе-то что?..
— Ну, если выручал, так разве ты не можешь признать?
— Не могу спознать. Много разных людей! Где вас всех узнавать. Если выручал — так есть ли мой знак у тебя? Ты то сказывай.
— Есть твой знак у меня,— ответил бабушкин сын и выхватил свою саблю наголо.
Осмотрел старшой саблю, нашел свое клеймо и говорит:
— Верно, ты мой названый, ты мой старший брат! Я тебя признаю!
И берет его за руки, и ведет его в большой угол, усаживает и величает его гостем дорогим. Все опять уселись по своим местам, и стали они мед-пиво пить, пировать.
Старшой говорит:
— Ну, братья мои родимые, все вы моложе меня. Бывало, и не редко я выручал вас из беды, а вот человек, который меня сумел спасти от верной погибели. Не выручи он — не выйти мне живому из глубокой трясины. Вот что скажу вам, братья мои: слушайте его все, и я буду слушать его и почитать. А ты, брат мой названый, запомни братьев своих. Вот смотри: это — Сайв, по-русски сказать, шалоннпк...— и показывает на парня-верзилу.— Весь-то он непричесанный, рыжий, оборванный, в лохмотьях... видишь, растрепа косой. Порядка от него не жди. Шатается он по свету без толку, с дождями знается. Самый непутевый мой братец, но зла от него не жди. А вот Нырьхте, по-вашему юг, и его напарник Летник,— это ребята теплые, самые смиренные мои братья. Они тут на печке живут, тепла набираются. От них морошка и всякая ягода зреет. Тавялло, поднимись, туманная душа! Он у нас как налетит с востока, заляжет и не шелохнется днями. От него оленям приплод, а он об том и заботы не имеет, самый ленивый парень, безвредный, однако, все больше с туманами путается. После меня старшой — полуночник; этот любит, чтоб его уважали, неразговорчивый он, все больше помалкивает да подмораживает! Ну, а этого мальчишку, он самый младший, мы ему имени еще не придумали, побережник он, вдоль берега летает. Встань, когда с тобою говорит старший брат.
Парнишка не встает.
— Ты зачем опять вчера напроказил? Что тебе, места мало гулять? Сначала ко мне забрался — сколько судов зря загубил, потом к брату Западу метнулся. А там зачем лишних вдов у рыбаков наделал? Долго ли ты будешь проказить? Самый безумный сорванец. Ну, про Пейвелле говорить нечего, он давно женатый, остепенился, у себя на западе больше сидит, делом занимается. Ну, однако, и он с дождями заодно. Со снегом, да с морозом только я, Нырьел — Север, да Полуночник знаемся. То знай — мы тебе верные братья и помощники, вреда от нас не жди, но умей уважить каждого.
Тут и ели они, и пили, и песни пели. Гуляли всю ночь, только перед зорькой заснули. Немного времени спали, а наутро все уже разлетелись по своим краям. Каждый на свою сторону, на свой угол вылетел. Парня оставили дома одного.
Улетая, Север сказал матери:
— Мамаша, чего только захочет наш названый брат, то пусть все ему будет готово...— и умчался, будто тут его и не было.
Парень вышел погулять. Только за порог дома ступил, а тут птичка ему под ноги — порх. Вокруг него вьется, ну, прямо чуть не в руки просится, а поймать — не дается. Он за птичку — а она уже на веточке, уже дальше летит. То крылышками трепещет над головой, то сядет — его подманивает, поддразнивает, с кустика на кустик поскакивает, так и завлекает его.
Гонялся, гонялся он за птичкой и вышел на неведомую тропу. Тропинка не узкая, недавно хоженая. «Пойду-ка я попроведаю, что за тропа она такая?»
И пошел и пошел; шел-шел, шел-шел, летел не летел, а ему уж очень далеко показалось. И вот за листвою, за сухими ветками увидел дом. Дом не простой, бурелом вокруг наворочен, а сама-то изба будто ветром переверченная, смола потом из нее выступает. Захотелось ему посмотреть, а что в доме есть? Подошел с одной стороны — ничего не увидел. Подобрался с другой стороны — ничего не видать. С третьей стороны подошел — оконце нашел, стекла смолой затекли, через смолу разглядел: в горнице ходит девица красивая. Слезы льет, невеселую поет песню.
— Вот чудо,— удивляется парень,— как моя невеста! Она и есть!
Глазам своим не верит. Повернулась девица, а у ней в руках платочек, его подарёныш. Еще раз обошел весь дом кругом — больше никого там нет, вход один. Он в двери — хотел их взломать,— однако двери на затворе и к себе не подпускают. «Это хорошо,— подумал он,— никто другой не войдет»,— и пошел в обратный путь, в дом своих братьев названых.
Старушка ему питья и еды дала вдоволь и постель приготовила.
— Далеко ли бывал?