Саамы не очень-то охотно соглашались на запись сказок. Одно дело рассказать предание старины у костра, на охоте или долгим полярным вечером за чашкой браги, и совершенно иное — сказывать сказку городскому человеку, приехавшему из столицы со многими листами бумаги и с дюжиной острых карандашей. Это сначала казалось саамам странным, неразумным и даже предосудительным. Дело пошло свободнее во второй приезд, когда я приехал уже будучи их знакомым, знающим саамские слова, приветствия и отдельные фразы; теперь я записывал сказки по-саамски и тут же прочитывал их вслух. Это произвело сильное впечатление.
Надо сказать, что процесс записывания сказки в те годы — работа весьма трудоемкая, особенно для сказителя. Поэтому некоторые из них, придя с охоткой рассказать сказку «из уважения», очень скоро утомлялись. К тому же, как бы быстро ни записывал собиратель, результат записи обычно резко отличался от той словесной ткани, в которую облекалась сказка в живой речи. Текст такой записи — это скелет, а сказывание — живой человек во плоти, смеющийся веселой шутке, с глазами, блещущими умом, юмором и весельем или грустными от горя.
Сказитель каждый раз сказывает свою сказку по-разному — то упустит, это прибавит, одно приукрасит или придумает заново, иное место смажет. Слушатель не пассивен —он воспринимает своей творческой, слушательской фантазией упущенное, или восполняет когда-то слышанное.
Характер работы помогал вникать в быт саамов, поэтому их сказки стали для меня столь же близкими, как и родные русские. Это ощущение углубилось опытом моего собственного рассказывания. Сказки выбирались, конечно, для этого самые простенькие — «Сальный поясок», «Олешка Золотые Рожки».
Произнося вслух записанные по-саамски тексты, я улавливал своеобразие стиля сказителей, что и старался передать впоследствии в обработках сказок. Каждый из них имеет свои речевые особенности, приемы и манеру оказывания. У каждого своя интонация. У одного стиль сказывания словно свысока — он рассказывает о больших людях маленьким, тон часто повелительный (М. Титов). Н. С. Матрехин умиляется. У. П. Тарунова всегда вела сказ лаконично. В. В. Койбина, наоборот, очень любила сентенции, она бранила или осуждала своих героев, и все они у нее словно бы кукольные.
Саамы в непосредственном общении очень экспансивны, остроумны, они любят поспорить, в речи их часты забавные слова и выражения. Вот этими качествами саамской речи и сказа хотелось оживить записи, когда я приступил к их обработке. Каждый текст я прослушивал неоднократно, у разных сказителей и старался зафиксировать полноту сюжета, характеристик персонажей, особенности речи самого сказителя. Многие сказки говорятся и по-саамски и по-русски. Я записывал их на обоих языках.
Следует сказать несколько слов о Найнасе. Ядром этой легенды является на разные лады рассказываемая сказка об Оадзь. Сказитель П. В. Сорванов изложил эту сказку так, что стало ясно — перед нами фрагмент большого мифа о Найнасе, о Луне, о Солнце, о дочери Луны или Солнца — Никийе («Не есть я»). Для воссоздания этого мифа использованы несколько рассказанных отрывков, а также сведения из области верований.
Иной подход был к фрагментам мифа о «Мяндаше» — древнем родовом предании терских, то есть крайне восточных, саамов. Здесь дается совершенно точный текстовой материал, внесены самые незначительные исправления.
В. Чарнолуский
НАЙНАС
Давняя, досельнего времени сказка. Это словно бы сновиденье наяву. Оно приходит на память, как вот придорожная веха из тумана выступает на дальних путях.
Теми словами, как старики наши сказывали, теми словами сказать хочется. А могу-то я тебе говорить только моими словами. И слова эти — мои слова, моя речь, а не точное слово прадедов. Они песней пели, в лад каждое слово пело. Мои же слова родятся тесные. Роворю тебе как сказку, а не сказка она — это истинная быль, дедами наших дедов петая. Теперь эту песню сказом говорят. Забыли старых слов лады. Забыто, сынок, забыто.
Ну, так слушай сказку.
Ты слышал ли стенание моря? Как льды поют? Не слышал... А поют льды, поют... это правда, не выдумка. Бывает оно весенней порой и в полуночную тьму. Не всякому дано это слышать.
А ты знаешь ли, что за морем на полуночник живет наш хозяин, великий Старец, образом Морж? Когда повернется он с боку на бок на своих постелях — вот и стенают льды,— попросту сказать, скрипят. Чтобы люди знали: жив есть! Он, Старик, живой!