Отец лешего говорит:
- Видно, сыну на войне туго пришлось, в глаза его ранили. Однако то не страшно, это мы вылечим.
Другой глаз дадим.
Дал парню опять этого малхонума, вырвал один глаз у Скраешку и послал сыну. Стали они двое с двумя глазами.
Ну, посидели, посидели они, опять вина выпили, закусили, и спрашивает отец лешего у Скраешка:
— Болит ли глаз?
— Нет, не болит... Левым вижу, а правым ничего не видать, а и черт с ним, с глазом, лишь бы не больно!
Покачал старик головой, но ничего не сказал.
И вот сидели они, посидели они в этих пуховых стульях, вина выпивали, спали, да дремали, да на пальцах гадали, чего будет, когда ничего не будет, и не замечали они, как оно, время-то, летело. От жизни на пуховых подушках стал Иван Скраешку болеть: и ноги-то пухнут, руки крючатся, пальцы не сгибаются, середиво гниет...
И пришел час — войне конец настал. Варйелле вернулся домой, однако кривой, как Ивашка Скраешку.
— Вот, названый брат мой, смотри, как мне досадили глаза. Я могу свои эти слепые глаза вылечить, а твои слепые глаза я вылечить не могу и не смею, а то опять в сосну меня загонят.
— Ладно,— говорит Иван,— как есть сейчас, так и пусть, и с одним глазом проживу, лишь бы не больно!
— Вот тебе письмо и царский указ,— сказал Варйелле.— Теперь ты для войны не годишься. Ты человек конченый, однако богатый, женись, да и живи на Споков, в пуховом стуле, а женка все тебе справит, чего надо и чего не надо. Чего тебе еще? Ты теперь болезный, тебя всякий пожалеет.
— А и верно,— сказал про- себя Ивашка Скраешку.
Взял письмо, в карман его зашил и рад стал: не бывать ему на войне, а остгщьное неважно, черт с ним!
«И с одним глазом проживу — лишь бы не больно».
Варйелле дал своему названому брату денег на дорогу, попили и поели они отвального, и говорит он этому Ивану Скраешку:
— Ну, идем, названый, я тебя провожу... Мы быстро обернемся.
Как-то они в те поры умели ходить семиверстными шагами. Скоро-наскоро — и через три часа привел Варйелле своего крестового к его настоящим к отцу и к матери.
— Отец и мать твои живы и здоровы, однако не к чему нам даром времечко терять, а пойдем-ка мы гулять да посмотрим, как люди на белом свете живут, что ж мы, не бывалые солдаты, что ли?
И вот одели они свои шапки-невидимки и отправились гулять. Куда летали, где пропадали — один леший знает. Под конец гулянки заглянули обратно в погост, где Иван Скраешку родился. Тут они устроили привальную — трое суток угощались. А вежа-то у отца вовсе прохудилась. Денег много, сын родимый есть, гг крова над старой головой нет. Он теперь нанял работника, деньгй ему дал — работай как хочу, а в досельное время все сами делали, на свои руки надеялись.
Ну, и стало Варйелле этому скушно. Он и говорит своему Ивашке:
— Я советую тебе жениться. Если найдется тебе в вашей деревне невеста послушливая, женись.
А у парня давно уже, еще до службы царской, еще до войны, была невеста зарученная. Узнали они, что эта девушка замуж не вышла, значит девка его любит. Можно жениться, и можно эту девку замуж, взять. А того не думает Иван, что другой он теперь человек — незрячий, кривой, лицом черный, больной, хуже старика.
Один раз сказал Варйелле названому брату Ивашке:
— Завтра будет вечерка, будут парни и девки гулять, будет и твоя девушка на этой вечерке,— спроси у нее, пойдет ли за тебя замуж?
— А чего ее спрашивать! Я уже спрашивал раз. Любо не любо, а слово дадено — иди. Я теперь богатый, как это она не пойдет? — И он пошел не к девушке, с ней поговорить, ее спросить, а к отцу и к матери ее. Спрашивает у них:
— А будто она тебе люба, девка-то наша? — спрашивают они.
— Люба не люба, а слово дадено — иди,— ответил Иван кривой.
Ну, известно, он богатый, кто богатому откажет, родители дали свое согласие.
— Спроси, однако, у дочки, она-то как? Согласна ли невеста? — сказали они.