Тут старик раскричался:
— Это как это «убирайся»? Да как это так «сам корми»!
Старуха взяла да и выгнала его из вежи вон: пусть кричит на улице!
А дело-то было зимой!
Старик из дома выкатился, отудобел и закричал:
— Я и сам буду жить, я сам себе вежу построю.
Однако в лес сходить, бревна для вежи принести поленился.
Он построил себе вежу изо льда. Забрался в нее и сидит. Варить нечего, есть нечего. Холодно.
Он развел огонь и лег спать, тут же на голой земле. Огонь пылает, старик греется, а вежа понемногу тает и тает. Наконец вежа совсем растаяла и протекла под старика. Стало ему мокро и холодно. И вот остался он один под звездами, на морозе. Стал уже к земле примерзать.
Крепился, крепился, потом встал и пошел. Ну куда ему идти?
К своей бабке пошел.
Стучится в дверь.
— Пусти... пусти меня, серая мышка, это я, дай обогреться. Моя вежа совсем растопилась и водой утекла.
Старушка молчит. Он опять стук, стук, стук, просит:
— Дозволь, серая мышенька, мне только мизинчик отогреть: вовсе уж замерз мой мизинчик.
А старуха ему из вежи:
— Иди, иди, пенай[14], пес с тобой... Просунь мизинчик в щелку двери, грей.
Старик просунул в дверь не мизинчик, а всю руку. Греет. Стало ему тепло, он и расхрабрился.
— Мизинчику тепло, руке тепло, животу тепло, а ноги холодные. Позволь мне спину обогреть.
— Войди немножко, пенай, пес с тобой, обогрей свою спину.
Старик в дверь втиснулся, у очага спину, руки греет, а ноги на морозе.
Сидит он, греется, а носом чует: уху варит старая!
«Ах,— думает,— надо поспеть к ухе».
— Ох, моя мышенька, не дай замерзнуть ногам... Можно ли погреться у огня и с ногами и с руками?
— Иди, иди, пенай, пес с тобою, грей свои ноги и руки, грей свою спину, не докучай. Мне, вишь, некогда: обедать надо.
А сама уже готовится к обеду. У ног своих низенький столик поставила, складной скатертью из бересты его покрыла. Деревянный поднос для вареной рыбы на стол поставила, тут же миску для ухи, риске, круглый хлебец пресного теста, порушила и вокруг миски разложила, а маленькую чашечку с салом и блюдце с красной икрой отодвинула на край стола.
На колени себе она положила чистое полотенце, на стол свою ложку, а ему-то ложки нет!
« Ох...— У старика даже дух захватило и язык припух.
«Что же дальше-то будет?» — думает про себя.
Старуха сидит, уху доваривает, старика не замечает.
Вот и уха поспела.
Старушка руки вымыла, передник грязный сняла — чистый надела. Куски рыбы на подносе разложила, уху в миску вылила.
Ложку в руки взяла. Хлебает уху и причмокивает, дует на горячую юшку.
Вареной рыбой по всей веже плывет, у старика дух занимает: ухи, ухи до смерти хочется хлебнуть.
Громко вздохнул старик, а она и глазом не моргнула. А как начала она щучью голову высмактывать, не утерпел старик:
— Ах, головка хороша!
Бабка молчит.
Старик терпел, терпел:
- Дай мизинчик в уху помакнуть.
— Макай, макай, пенай, пес с тобою.
Тут старик осмелел. Ухватил он кусок сига с хвостом и отправил в рот без оглядки. Там еще кусок щуки без хвоста подвернулся — и щука туда же.
Старушка откушала, что осталось подвинула своему старику, а сама сидит улыбается. Тот наелся и тоже сидит улыбается. Он поближе к бабушке подсел. Бабушка не отодвинулась, улыбается. Полотенце ему подала.
— Утрись.
Ну, вот и насытились они, и полотенца сложили, и посуду прибрали.
Сидят. Улыбаются.
Старуха не гонит. Старик не уходит.
Стал старик разговаривать. Старушка улыбнулась. Старик засмеялся...
...И повалились спать.
ЗОЛОТОЙ КОТЕЛ
Старик со старухою жили-побивали. Однажды старик пошел на охоту. Его старый, драный-предранный печок давно уже стал розный, и ветер продувал его насквозь.
«Эх,— думает старик,— добыть бы мне диких оленей на новую одежу. В новом печке я бы из леса не выходил, добывал бы всякого зверя. Одного добыл и продал, другого добыл и продал... вот и был бы толк, настоящая была бы жизнь — золотой котел!»
И идет себе старик, идет все вперед и вперед, об охоте уже и думать позабыл. Мерещится ему и новый печок, и шкуры диких оленей, которые он продает, а потом покупает и старухе новый печок, и новую шаль, и новый топор, и новый дом строит, и новую гремяху покупает вместо этой кривули.
Вдруг впереди что-то блеснуло. Подошел поближе. Ох! Золотое платье лежит. Надел старик золотое платье на себя. Как жених стал. И отправился он домой. Надо показаться всем, пусть посмотрят, каков он есть.
Идет старик, даже под ноги не смотрит. Шел, шел и угодил прямо в ручей. Хотел перепрыгнуть, оступился и упал в воду. И потащило его водою вниз, по течению. Тащит и крутит его. Едва ухватился за прибрежные кусты. Схватился за ветки и выскочил из ручья. Осмотрелся, ручей журчит, ручей бежит, а он стоит голый. Его золотой одежи на нем как и не бывало. Он к ручью - одежи нет, лишь вдали мелькнула в струях, а потом и вовсе скрылась.