Все так и случилось, как сказала бабка. Клубок долго катился и по лесам и по горам, а потом остановился, завертелся на месте и дальше не пошел. Бабкин сын глаза открыл и вошел в ад.
Что тут деется! И колеса-то катятся, и огонь полыхает. И в печах, и на воле людей поджаривают, люди ревут, а им еще того пуще подбавляют жару железные комары, раскаленные докрасна, они летают и жалют всех, кто ни попадется. Они жалют всех царей, эти комары. Тут и скреждт-то зубовный, и черти-то вьются, и дым-от смрадный чадит, а колеса-то все катятся и катятся одно за другим, а на них мужики и бабы прикованы. Как поднимется какой-нибудь вверх, так сейчас его железные комары тучей... жжик! Огонь повсюду мечется. Через огонь какие-то люди виднеются. Вот и старый царь между ними показался.
— Эй-эй, бабкин сынок! Ты как сюда попал? Ты откудова явился и зачем сюда пришел?
Взглянул бабкин сын на царя и не узнал. Оборванный, ширинки в штанах нету, вся нагота видна, рубаха рваная...
Я, ваше царское величество, от сына вашего прислан. Записку он требовает: чего ему делать и чего не делать, чтобы в ад не попасть? Не хочет он сюда.
Царь смекнул, в чем дело. Сейчас он у себя кусок кожи оторвал, углем написал чего ему надо.
Едва успел старый царь крикнуть да грамотку эту в руки пихнуть, как налетело на царя колесо, подняло его вверх, штаны вовсе расползлись, и впились в него железные комары. Закричал царь благим матом.
Пожалел парень, что у царя штаны сгорели, схватил эту грамотку, да так, не читая, спрятал ее на груди и скорей повернул назад. Опять ухватился за кончик нитки, глаза запер, и клубок покатился обратно домой. Вслед за клубком и парень через огонь и кости мертвецов, через червей и скрежет зубовный смело переступил адский порог и вышел на вольный воздух.
Он прошел все великие страхи, ничего не боялся. Вышел из ада, глаза свои открыл и увидел: нет его дома; избушка сгорела, бабка сгорела, нахальный мужик помер и протух. От избушки одна зола осталась, да от косточек нахального мужика небо копотью закрылось.
Достал парень грамотку и понес ее прямо к царю. А там свадьбу играют. Ну, однако, он в царской дом заходит и ту грамотку — самому царю в руки.
Царь смотрит, сам читает:
— «Не себя береги, береги, на чем сидишь».
Сказка вся. Вот и пойми — к чему оно тут сказано.
Всё.
ПРЯДИНКА
Жил молодой саам. У него были мать и жена. Старуха ненавидела невестку, она решила ев извести.
Однажды она сказала сыну:
— Брось эту жену. Оставим ее тут одну в веже, а сами поедем дальше. Снежное время настанет — тут ей и конец придет.
Послушался матери, отказался муж от своей жены.
И откочевали мать с сыном на новое место. Женочка осталась одна, только что живая. Ни корки хлеба, ни сухаря, ни кусочка мяса они ей не дали на прожиток последних дней. Ни рыбы, ни шкуры, ни йостели, где бы ей согреться, поспать,— ничего. Муж хотел было оставить старую сеть, да мать заметила, сеть отняла и в свою кережу бросила.
Так и уехали.
Одну в пустыни, в пустой веже, оставили.
«Огонь в очаге не погасили — и на том спасибо»,— подумала женка.
Посидела, поплакала и начала Жить: пошла собирать дров в запас. Потом обшарила всю вежу. Ничего не нашла, что бы ей могло пригодиться. Только попалась ей ниточка. Одна прядинка — суровая нитка, из которых сети вяжут,— запуталась у ней между пальцами.
Обрадовалась женка и этой прядинке. Сделала из нее силышко. Сделала, сходила на угор, в суземок, где реденький лесочек раскинулся, весь в ягодах. Тут куропатки от веку кормятся. Вот она это силышко наладила, а сама ушла домой.
Вечером, однако, легла спать порозная, не евши легла спать. Наутро попалась в силышко куропатка.
Из куропаткиных лапок женка достала жилы. Размяла их и сделала еще одно силышко. Вот и стало у нее уже два силка.
И начала она добывать куропаток, день ото дня все больше и больше. Из лапок добывала жилы и делала силки, а пух запасала впрок.
Наступили холода. Женка взбивала пух, забиралась в него и спала под ним, как под снегом,— тепло. Потом надрала она сосновых корешков, сплела их с жилами куропаток и сшила себе из пуха одеяло, потом и рову сшила. В ней она спала в тепле, сухая.
Так и жила.
Водой ей был снег — она его растаивала. Куропаток она жарила. Огонь у нее горел неугасимо,— днем жгла дрова, какие попадутся, а на ночь она запасала сухой можжевельник. Горит он медленно, не скоро потухнет, а огонь-то у него пылкой и веселой, тепло дает надежное.
Прошло сколько-то времени. Муж этой женщины е матерью ехали мимо,— на новые места рыбачить пробиралнсь. Заехали вежу посмотреть и схоронить невесткины косточки, а женка-то жива!