— Ты же особо с ним не дружил?
— И что? Но мы защищались с ним от Люка и его прилипал! А вот ты чего не захотела ни с кем попрощаться?
Мой вопрос достиг цели. Мириам внезапно отвернулась, будто я сказал что-то обидное.
— А с кем мне прощаться? С Вайолет? Не такие уж мы подруги.
Я хмыкнул при звуках знакомого имени. Вайолет — подруга Мириам, та еще стерва, но с классными сиськами. Два месяца назад, она домогалась меня, предлагая лишить девственности. Было заманчиво. Тем более в моем возрасте мало, кто имел такой шанс — стать мужиком раньше, чем стукнут твои прыщавые шестнадцать. Но я отказался. Даже не потрогал за ее большую грудь, которую она всегда старательно выставляла на показ своими короткими кофточками. Я тогда почти согласился, хотя Вайолет была противная: от нее воняло кислятиной, как от Ма. Но ее перетискали почти все парни из старшего класса, их не отталкивала внешность и запах Вайолет. Но в тот вечер секса с ней так и не случилось, как и моя девственность осталась при мне: пришла Мириам, которая сразу поняла - что-то между мной и Вайолет происходит. Наверное, выдала моя красная рожа от смущения и вульгарная поза Вайолет. Жаль… А ведь мог бы потом хвастаться среди пацанов, что уже знаю, куда и что суется.
С тех пор Мириам не общалась с Вайолет, а мне первое время влетала куча подзатыльников от сестры. Потом однажды она сорвалась и высказала, что если я не знаю, куда пристроить свой писюн, то чтобы выбирал девчонок поприличней. «Проститутку всегда можно снять». Это было очень обидно! Я думал, что сгорю со стыда! Мы никогда с Миррой не говорили на такие темы. А тут… Я тогда решил окончательно, что тема девчонок закрыта. Они не нужны мне. А когда придет время, скоплю денег и действительно сниму профессионалку, которая меня всему обучит. С этим решением была закрыта и тема Вайолет.
— Ты ма не хочешь увидеть? — Теперь была моя очередь прерывать молчание. Мирра уже расслабилась и от скукоты начала раскачиваться на задних ножках стула.
— Нет.
Ее отказ прозвучал жестко и резко, так же как и удар ножек о пол, когда она вернулась в сидячее положение.
— Почему?
— Потому что ты прав. Пора научиться ее ненавидеть.
В ее голосе было что-то фальшивое, поэтому я не отрываясь смотрел на сестру, пытаясь понять её. Но Мирра сдалась первой.
— Не хочу ее видеть. Зачем? Чтобы попрощаться? Она ведь действительно рада от нас избавиться! Мы же ей мешались! Органы опеки столько раз приходили в наш дом! И мои попытки показать, что всё хорошо, были бесполезны! Это нужно было нам с тобой, а не ей! Чтобы нас не отправили и не разлучили в детском доме! А ей всё это время было на нас плевать! Всё время!
Я слышал, как она пыталась не расплакаться: ее голос стал сдавленным и подрагивал. Мирра отвернулась от меня, замерев в позе, и сильно сжала кулаки. В комнате воцарилась звенящая тишина. Видеть сестру такой было невыносимо. Мне казалось, еще чуть-чуть — и буду ощущать ее боль физически. Я знал, что Мириам чувствует себя преданной. Все-таки она втайне надеялась, что ма когда-нибудь снова станет прежней. Но для нее поступок ма с легкостью отдать нас был подобен предательству. Еще эти Скотты появились, будто черти из табакерки: «Мы надеемся, что у нас вам понравится и вы не будете скучать по своему дому». Ага! Будто им не рассказали, из какого мы дома..
У меня было, что сказать для Мириам в утешение, но не уверен — стоило ли. Мы оба знали, что ма не изменится, что она на самом дне и будет утягивать нас за собой. Теперь у меня и Мирры действительно есть шанс выжить! Но у ма нет и не будет.
Я пялился на свои обгрызенные ногти, кусая от вины губы. Я так бы и не сказал бы ей ничего, если бы Мириам не начала всхлипывать. Моя сестра плакала, когда она никогда не должна плакать.
— Ма сказала мне… Короче, она была трезвая в последний раз… И сказала, чтобы я слушался тебя, потому что ты выведешь нас в люди, что ты умная.
Слова дались с трудом. Мирра замерла в своей позе, казалось, что она даже перестала дышать. Я знал, что этого ей мало, но это было утешением. Пусть знает, что ма все-таки ценила её, что все эти старания не были не замечены.
Мириам молчала, уйдя в раздумья, но это было лучше, чем слышать ее шмыганье носом и знать, что она плачет.
— Ну что? Поздравляю, вы понравились Скоттам! — Маккормик резко вошел, нарушив нашу тишину. Он снова хромал, а боль в его коленке отдавалась в моей, что я невольно поморщился. Уж лучше бы себе обезболивающее нашел бы! Он говорил, что дар Инициированного со временем становится его главным оружием, когда научится управлять им. Мне кажется, мой дар никогда не станет управляемым. Почему у меня так трудно? Мириам быстро овладела своими способностями. Мои же, скорее, контролируют меня, чем я их. А еще способности как-то квалифицировались и назывались. И пока Маккормик что-то говорил про Скоттов, я старательно пытался вспомнить название своему «дару».
— Они люди хорошие. Их дети не очень талантливы в охоте на ведьм, но вот в расследовании дел и расгипнотизировании смертных, они хороши. Видать Годфри пошел на повышение, что выбрал Германию. Ирландский Самхейн тоже хорош, но Штайн квалифицируется больше на помощи Началу: у них выпускаются хорошие учителя. Особенно в разряде Темной магии и демонологии.
— Демонологии? — Неуверенно подала голос Мириам, пока я пытался вспомнить название своего дара.
Пам…
Пэм…
Птэм… Всё не то.
— Да. На Начале дают основные знания как об рае, так и об аде. А уж к кому обращаться — решайте сами.
— Бога нет. — Голос Мирры почему-то прозвучал озлобленно, будто она обвинила в этом Маккормика, растирающего больную коленку. Я изумленно посмотрел на Архивариуса, ожидая вспышку гнева, но тот лишь засмеялся:
— Ницше тоже так думал. Но знаешь, что я тебе скажу, девочка? Когда впервые увидишь, как сжигают бездушного, то сразу поверишь. Атеистов в нашем мире нет.
Птамтия!
Не. Не так.
Этамтия?
— Сжигают бездушного? Кто это?
— Это Инициированный колдун или ведьма, которые продали души кому-то из ада. Там компания любит проводить дни распродаж. Ты получаешь желаемое, но лишаешься души. Обычно просят дар сильнее или колдовские способности. Но, увы, этот человек уже не считается им. Добродетель, все признаки совести, доброты напрочь исчезают в нем. Чем дольше живет бездушный, тем больше он становится опасным: многие сходят с ума, становятся одержимыми или маньяками. Им плевать на остальных. Поэтому они нарушают законы, а Инквизиция их ловит и сжигает.
— Почему сжигает? Почему не в тюрьму? Это же бесчеловечно! — Я ужаснулся сказанному Маккормик, что до Мирры - она, кажется, и вовсе речь потеряла.
— Тюрьма рассчитана на человека, что он исправится. А эти не исправляются. Эти будут вырезать людей толпами, убивать младенцев, и им будет всё ни по чем. Потому что души уже нет. Внутри него темнота ада. Ты понимаешь?
Я, раскрыв рот, сидел и пялился на Маккормика. Я никак не мог поверить сказанному. Маккормик увидев, какой эффект произвели его слова, довольно хмыкнул.
— А вы как думали? Почему мы зовемся Инквизицией? Потому что мы отлавливаем таких и сжигаем. То, что уже принадлежит аду, пускай горит.
Я смотрел на Маккормика: на его высокий морщинистый лоб и тонкий длинный нос. Он снова мне показался пугающим, как в первую нашу встречу. Может все-таки он шутил? Неужели он серьезно?
— Да не пугайся, малец! — Маккормик заметил, как я на него смотрю. Наверное, по мне читалось, что я готов обороняться от него чем попало, если тот сделает хоть шаг в мою сторону. — Запомни, Рэйнольд, Инквизиция — это честь Инициированного мира, а вот Химеры — это безвольность. Когда-нибудь ты поймешь это. Хотя тебе ли не знать, что такое отсутствие силы воли и потакание своим желаниям?