— Есть хочешь?
Я фыркаю. Еще бы! Я голоден. Но вряд ли мне до завтра улыбнется удача в виде нормальной тарелки макарон.
— Вот. Успела схватить на кухне.
Она протягивает батон хлеба, который уже потерял свою свежесть за два дня. Но мне плевать!
— Спасибо. — Я разламываю хлеб на пополам и жадно начинаю есть, морщась от боли, когда кусок попадает на больной зуб, да и синяк на скуле отдается на каждое движение челюстью.
— Что будем делать завтра? — Я смотрю на сестру, которая вяло отщипывает кусочки мякоти от хлеба и отправляет в рот.
— Не знаю… Тебе бы переодеться. Но соваться домой — не стоит. Хотя… можно, попытаться днем.
Я вспоминаю ненавистного с кривыми зубами Роджера, от которого воняет помойкой. И мать, как обычно, со стеклянным взором, еле держащуюся на ногах. Ее волосы забраны в сальный хвост, майка с дырками от сигарет. Иногда, она красит губы неровно и безобразно. От этого становится противно. Я ненавижу Кэтрин Джейн Оденкирк, хотя Мириам еще помнит моменты, когда она была нам, как мама. Не знаю. Я помню ее только такой: страшная, морщинистая, с опухшим лицом, бессмысленным взглядом, неопрятная, с жутко накрашенным ртом, тянущая из горла бутылки дешевый лагер*. Мириам говорит, что мама была бы красива, если бы не пила, но я не могу представить ее другой. Так же, как не могу согласиться, когда Мирра говорит, что она похожа на нее.
Я подхожу к заколоченному окну, где через доски виден противоположный дом. Когда-то там жили индусы. Теперь хозяева сменились.
— Ты знаешь, что напротив новые жильцы?
— Нет.
— Там теперь живет старушка и девчонка. — Не знаю, зачем говорю это Мирре? — Дженнифер Уайтхед. Она теперь учится в моем классе.
Я вспоминаю эту девчонку: тихая, неприметная, раздражающе напуганная. Она меня боится. И не только меня, но и остальных. Я видел однажды, как Харрисон плюнула ей в обед, а МакДэниел толкнула прямо в грязь возле школьного крыльца. Меня бесило, что эта нюня даже не защищается, будто ждет, что кто-то придет ей на помощь. Так и хочется ей дать подзатыльник и крикнуть: «Эй! Да хватит уже! Начни защищаться! Они же так и будут издеваться над тобой!».
А в последнее время я ловлю себя на мысли, что уже сам готов броситься к ней на защиту, но постоянно себя одергиваю. Даже Тим, который страдает от ожирения и похож на бегемота, и то научился стоять за себя. Так что пускай сама начнет давать в ответ! Полезней будет. Мир, увы, таков: либо ты его, либо он тебя.
— И к чему ты про нее сказал? Тебе она нравится? — Мирра удивленно смотрит на меня.
Я же начинаю смеяться.
— Мне? Нравится? Эй! Я что? Дурак?
Вот же ей взбрело голову! Где я и девчонки? Чего с этих глупых можно взять? Не понимаю, как люди могут влюбляться? В принципе, я знаю, как и откуда берутся дети, видел голых женщин из журналов, Джонни говорит, что видел голую грудь у одной проститутки вечером. Врет, конечно же! Всем известно, что по вечерам его из дома не выпускают. Но все равно! Это, вроде как, со взрослыми женщинами проходит, в них влюбляются, их полапать можно, говорят, секс — классная штука, не зря все так этим любят заниматься. А тут какая-то глупая пятнадцатилетняя козявка, которая даже за себя постоять не может. Чего с ней делать-то?
— Слушай, а, может, завтра к Али попробуем прорваться? Он, когда в настроении, и подработку даст, и накормит…
— Его нет в городе. — Звучит безжизненный голос Мириам. Я смотрю на свою сестру. Та хмуро сидит на столе и теребит в руках йо-йо — любимую игрушку. Мирра часто вытаскивает ее, когда делать нечего.
— Думаешь, что снова к нам придет полицейский?
— Не думаю, а знаю. Тебе не спустят очередную драку, директор будет вызывать родителей, опять пришлют эту тетку из опеки. Она придет, а там Роджер с матерью пьяные…
Я слышу, как дрожит ее голос. Это больно видеть. Вина удушающей волной накрывает меня с головой, что аж щеки начинают пылать.
— Прости меня…
— Ты придурок, Рэй! Не мог сдержаться? Нас теперь в детский дом запихнут! Ты этого хотел?
Я с ужасом осознаю, куда мы вляпались из-за меня. Все старания сестры коту под хвост из-за дебила Люка, который не может держать язык за зубами. Неужели всё? Неужели нас заберут, и мы никогда больше не увидим друг друга? Говорят, часто бывает, что братьев и сестер разлучают. Да и не будет больше свободы. Считай, в тюрьму посадят!