Копьями и саблями вырыли под дубом яму. Тело Аргемблата обернули белой берестой и опустили в яму.
Над открытой могилой встал Изибай Ямбаев. Его суровое, изрытое оспинами лицо было печально.
— Пусть земля, в которой ты лежишь, будет тебе мягка, — сказал он. — Прости нас, если при жизни твоей мы обидели тебя чем-нибудь… А мы никогда не забудем, что ты погиб за край родной. И, когда будет наш народ свободен и счастлив, мы вспомянем тебя добрым словом…
Изибай замолчал. Все запели похоронную песню. Тоской и горем звучал ее напев в вечерней тиши.
В песне пелось о том, как лихой богатырь оседлал медногривого коня, взял в руку саблю, подобную молнии, и поскакал в бой за народное счастье. В сражениях сиял он среди богатырей, как светлый месяц среди ясных звезд. Но вот закрыла светлый месяц мрачная туча — взяла богатыря черная смерть…
А вокруг могильного холма цвела земля и кипела жизнь.
«Нет, не умер лихой джигит — жив он в славных делах! Вовек не заржавеет его сабля, сверкая над врагом!» — шелестят над холмом листья дуба.
И те же слова слышны в шорохе буйных цветов и трав, колышущихся под ветром. И закатное солнце, что завтра снова поднимется над землей, как будто тоже говорит об этом.
— А теперь подумаем о себе, — сказал Изибай, когда засыпали могилу. — Как нам жить дальше, как бороться. Против нас идет великая сила врагов, а нас можно перечесть по пальцам. Надо собирать новое войско. Надо послать верных людей, чтобы они кликнули народ по деревням и аулам. А всем остальным скрыться в лесу и ждать до поры…
Молча слушали джигиты своего полковника: правильно решил Изибай и все были с ним согласны.
— Ты, Ялкий, — продолжал Изибай, — поскачешь в башкирские степи, а на пути заедешь к берегам Таныпа. Там стоит илем, в котором жил Аргемблат. Найдешь его родных и скажешь: «Ничто не вечно на свете: в осенний день улетает на юг птица, время крушит сталь клинка. Настал час и Аргемблата: погиб богатырь, пал в бою с саблей в руке…» Скажешь и как можешь утешишь, поможешь пережить горе. А если есть в его доме способные носить оружие, пусть идут к нам мстить врагам за кровь Аргемблата.
Когда ночь покрыла деревню, Ялкий оседлал коня.
Три дня спустя в лесной лагерь Изибая Ямбаева на тонконогом и быстром, словно взнузданный ветер, коне прискакал юноша лет шестнадцати. На парне были длинная марийская рубаха и белая шляпа, в ушах поблескивали серебряные серьги, а за плечами висел лук и лыковый колчан со стрелами.
— Где полковник Ямбаев? — звонким, ломающимся голосом спросил парень.
— Здесь, — ответил Ямбаев, выходя из шалаша. Потом, взглянув на парня, усмехнулся: — Э-э, думаю, какой это арслан-батыр[13] шумит? А тут безусый мальчишка. Ну и румян же ты, парень, прямо красная девица.
Парень вспыхнул, потом нахмурился:
— Девица, говоришь… Неужели мужчина отличается от бабы только усами? Козел моего отца тоже бородат, значит, и он батыр?
Вокруг раздался дружный хохот. Ответ парня понравился.
— Ловко отрезал! — крикнул кто-то весело.
— Джигит… Якши джигит… Настоящий джигит, — одобрительно сказал стоящий рядом с Ямбаевым седой башкир в красной шапке.
— Откуда ты? — улыбаясь, спросил Ямбаев парня.
— С Таныпа, — сурово сдвинув брови, ответил тот.
— С Таныпа? Оттуда родом был мой друг Аргемблат, — задумчиво сказал Ямбаев. — Храбрый был воин. Погиб он.
— Аргемблат был хороший человек. Я знал его, — дрогнувшим голосом сказал юноша и, помедлив, твердо закончил: — В нашем крае много таких богатырей, как Аргемблат.
Изибай Ямбаев пристально вглядывался в лицо парня, ему показалось, что он чем-то похож на Аргемблата.
— Ну ладно, — сказал Ямбаев, — иди к сотнику Назарке. Да, а как тебя зовут?
— Келтей.
— Келтей-батыр, значит… — И, бросив еще один внимательный взгляд на парня, Ямбаев повернулся и скрылся в шалаше.
Келтей быстро разыскал Назарку, пожилого русского мужика в солдатском кафтане. Назарка сидел у костра и что-то рассказывал весело скалившим зубы приятелям.
Келтей тоже присел к огню. Он знал очень мало русских слов и не понимал, что рассказывал Назарка и чему смеялись все вокруг.
Келтей сначала смотрел в костер, потом потихоньку стал рассматривать сидевших у костра. Вот башкир в красной шапке, тот, что давеча назвал его джигитом; рядом с ним пожилой мариец в белом суконном кафтане, а немного поодаль стоит бородатый казак в лохматой бараньей шапке. Все незнакомые и все родные, близкие какие-то. Рваные рубахи, заплатанные кафтаны, стоптанные лапти — видать, запросто живут эти люди с тяжким трудом и вечной нуждой…