— В Уржуме переворот. Там хозяйничает какой-то Степанов.
— Мой друг, между прочим. Это он послал меня сюда и документ выправил. По документам-то я красный командир. Так что для ЧК я не представляю интереса: кому взбредет в голову искать врага в красном командире?
— Эх, мне бы такой документик…
— Чего проще! Кокнем сегодня комиссара, а документы тебе. Езжай с ними куда хочешь. Хорошие документы.
Павел Гордеевич говорил еще что-то, но Якуш его больше не слушал. Он знал, что его отец еще жив и находится где-то здесь.
Арестантская находилась на нижнем этаже. Якуш помнил, как раньше, до революции, в арестантскую, или, как ее все называли, в каталажку, сажали мужиков за всякие провинности и возле ее железной двери всегда дежурил стражник. Когда здание бывшего волостного правления занял исполком, каталажка стала местом хранения архива. Туда-то и заперли бандиты председателя исполкома.
Через дверь, запертую на огромный, тяжелый висячий замок, попасть к отцу нечего было и думать, но зато в каталажку можно было заглянуть через выходившее в сад маленькое окошечко.
Якуш побежал по двору, огибая здание, но, обернувшись, остановился и прижался к стене: у исполкомовского амбара стояли запряженные телеги, доверху нагруженные мешками с зерном. И все же возчикам этого казалось мало: они все таскали и таскали новые мешки.
— Ну еще один…
— И так тяжело…
— Ничего, потянет. Пользуйся случаем. Вернутся хозяева, тогда придется только со стороны поглядывать.
Якуш узнал в возчиках среднего сына Костия Мидяша — Микала и его зятя Тропима.
«Хлеб грабят», — понял Якуш.
Микал и Тропим нагрузили четыре воза, и Микал, беря под уздцы переднюю лошадь, крикнул:
— Отец, мы поехали!
— С богом, — отозвался из темноты Костий Мидяш. — Поторапливайтесь, путь неблизкий, а надо до рассвета успеть. Смотрите, чтоб вас ни одна живая душа не увидела.
— Это-то мы сумеем, — засмеялся Микал. — Хитрей лисы уйдем. Амбар-то, отец, запри, не то народ догадается, что кто-то уже побывал в нем.
— А пусть видят, — ответил Костий, распахивая двери амбара еще шире. — Скажем, что хлеб вывезли ночью тайком коммунисты, чтобы, значит, народу ничего не оставлять. Глядишь, мужички сами растащат остатки, вместо того чтобы нас искать.
Костий, Микал и Тропим вывели лошадей со двора. Якуш быстро перебежал двор и кустами пробрался к окошку каталажки.
Окошко было очень высоко. Якуш, даже поднявшись на цыпочки, не доставал до него кончиками пальцев. К счастью, рядом оказался пустой ящик из-под патронов. Мальчик подтащил его, и вот он, уцепившись руками за железные прутья решетки, заглянул в темное окошко.
— Отец! Отец! — тихо позвал Якуш. — Ты здесь?
Из арестантской донесся натужный стон, и в окне показалось бледное лицо Ильи Трофимовича.
— Якуш? Жив, сынок! Как ты сюда попал?
— На дворе никого нет, — быстро зашептал Якуш. — У двери никто не сторожит. Тебе бы только из каталажки выбраться…
Илья Трофимович грустно улыбнулся:
— Решетка крепкая, да и руки у меня связаны… Эх, дурак я, дурак, отослал всех с продотрядом…
— Они придут скоро… Вот увидишь, придут и выручат тебя.
— Кто знает, что до тех пор случится… — Илья Трофимович прислонился лбом к решетке и спросил: — А что делают бандиты?
— В исполкоме пьянствуют, а Костий с Микалом и Тропимом увезли четыре подводы хлеба из исполкомовского амбара.
— Ах, гады! — в сердцах воскликнул Илья Трофимович. — Дождались-таки удобного момента!
Илья Трофимович скрипнул зубами: «В волисполкоме хозяйничают бандиты, небось шумят на всю деревню, а мужики спят. Видать, за грозой не слыхали выстрелов; может, думают, слыша песни, что поют наши из продотряда. Эх, народ, народ, не знаешь, не чуешь ты, что враги твой хлеб грабят, твою власть хотят свергнуть… Если бы дать знать народу…».
— Отец, отец, — шепчет Якуш, — может, мне бежать навстречу отряду?..
Илья Трофимович внимательно поглядел на сына:
— Вот что, сынок, ты сможешь забраться на колокольню?
Ну конечно же, Якуш мог. Колокольня стояла в стороне от церкви, и ее дверь всегда была заперта, но ребята ухитрялись лазить на колокольню за голубиными яйцами.
— Так вот, сынок, — продолжал Илья Трофимович, — залезешь на колокольню и бей во все колокола. Изо всех сил трезвонь, пока весь народ не разбудишь. Может, услышат в соседних деревнях и отряд услышит… Понял?
— Понял, отец.
В это время у дверей арестантской послышался шум.