— Ну, дырявое брюхо, — бормотал он, — дорого заплатишь ты за этот хлебушек…
Вечером за ужином Васлий рассказал обо всем, что случилось после того, как он ушел с берданкой из дому.
— Грамота ведь помогла, — радостно говорил старый пастух. — Хитрющую лису я поймал…
— А где же она? — спросил Келай.
— Кто?
— Да лиса…
— Эх, малыш! — засмеялся отец. — Я поймал не простую лису, а двуногую. Очень хитрую лису. И привела меня эта лиса из леса прямо к амбару Харитона.
Келай слушал навострив уши и как будто видел все своими глазами, а Васлий продолжал свой рассказ.
Старый пастух пошел прямо к болоту, где люди видели дезертира. Но на дороге он встретил какого-то чужого человека. Одет был человек по-городскому, чисто.
— Ты кто такой? — спросил Васлий.
— А тебе какое дело? — ответил незнакомец и хотел пройти мимо.
— Покажи документ, — сказал пастух, снимая с плеча берданку. — Может, ты незентир.
Человек побледнел, торопливо вытащил из внутреннего кармана кожаный бумажник, достал оттуда какую-то бумажку и дрожащими руками протянул ее пастуху. Хоть незнакомец изо всех сил старался скрыть свой испуг, Васлий ясно видел его смятение.
«А-а, боишься! — думал он. — Видать, нечиста у тебя совесть».
Васлий взял бумажку, которую ему дал человек, и начал ее рассматривать.
Наверху печатными буквами было написано: «Удостоверение», внизу стояла круглая фиолетовая печать и подпись непонятными закорючками.
Старый пастух весь вспотел, пока разобрал все три строчки удостоверения. В бумаге было написано, что товарищ (имя его Васлий не разобрал) направляется по делам Совета.
«Эх, дурень, — обругал себя Васлий, — своего человека за врага принял, какого страха на него нагнал».
— Ты уж прости, друг… Ошибся я, за незентира принял… Бродит тут у нас один, людей пугает…
Но человек не обижался; он крепко пожал руку Васлию, облегченно вздохнул и быстро пошагал своей дорогой.
Васлий тоже хотел идти дальше, но тут его внимание привлек маленький листок бумаги, белевший во мху на краю дороги. Васлий поднял его и развернул. Это была коротенькая записка, написанная разборчивыми печатными буквами.
Васлий прочел ее и остолбенел от неожиданности.
Вот что было написано в записке:
«Дядя Крисам. Приезжай сегодня ночью с тремя подводами. Надо везти хлеб, который мы спрятали под амбаром. Каврий, сын Харитона».
Но откуда взялось здесь это письмо? Не иначе, незнакомец обронил, когда дрожащей рукой вынимал из бумажника удостоверение. Так вот он кто, этот дядя Крисам! Васлий побежал вслед за ним, но того и след простыл.
Не догнав Крисама, Васлий решил идти в село. «Нельзя допустить, чтобы враги вывезли хлеб», — думал он, быстро шагая по дороге.
В селе Васлий застал продотряд, присланный из Уржума. Мигом продотрядовцы запрягли лошадей и вместе с Васлием поскакали в деревню.
Когда подняли доски пола в просторном амбаре Харитона, то там, внизу, оказался потайной погреб, набитый мешками с зерном; не зря, значит, поговаривали в деревне, что Харитон тайком продает хлеб спекулянтам.
— Вот керемет![22] — возмущенно воскликнула мать, потом со вздохом добавила: — Только не простит тебе Харитон этого хлеба…
— Я его не боюсь. Я не один, весь народ за меня, — твердо сказал отец, — не собьют нас враги с правильного нашего пути, не запугают.
Потом старый пастух достал из-за пазухи бережно сложенную в несколько раз газету, разложил ее на столе и разгладил на сгибах.
— Вот, взял я сегодня у комиссара газетку, а в ней речь товарища Ленина про жизнь пропечатана.
Давно уже наступила ночь, давно уже Келай забрался спать на полати, а отец все сидел за столом над развернутой газетой и, шевеля губами, старательно разбирал слово за словом.
Потрескивая, горит в светце сухая березовая лучина, окутанная голубоватым облачком дыма. Жужжит прялка матери. За стеной шумит бесконечный дождь.
Келай задремал.
Вдруг до него донеслось громкое, радостное восклицание отца:
— Ты послушай только, мать! Ленин про будущую хорошую жизнь рассказывает. И говорит-то так понятно, душевно…
Старый пастух, радуясь тому, что сам может читать газету, улыбался во все лицо, и голос его дрожал от волнения.
— У доброго человека и слова добрые, — сказала жена. — Дай бог, чтобы наш Келай увидал хорошую жизнь, а то с детства видит одну нужду да горе…
Отец говорил еще что-то, но Келай, засыпая, слышал только отдельные слова.
«…Исчезнет голод с лица земли… Не будет ни бедных, ни богатых… Все будут счастливы… Во всех домах засияют яркие, как солнце, лампы…».
