Теперь крики неслись из темного сада:
— Вот он! Здеся!
— Хватай!
В кустах завязалась борьба. Послышался глухой револьверный выстрел, потом второй.
— Стреляет, гад! — визгливо крикнул кто-то, а затем Якуш услышал стон.
— Ой, убил… Помираю…
Теперь уже все бандиты высыпали в сад.
Якуш проскочил на веранду. Там, внизу, ломая кусты, метались озверелые, рычащие тени: человек десять смертным боем били одного, еле стоящего на ногах посредине.
— Где ключи? — допытывались бандиты.
— Открой амбары!
— Я не знаю, где ключи, — слышит Якуш ответ отца.
— Не знаешь? А ну, родимые, дайте вдарю еще разок, может, вспомнит!
— Отец! — не выдержав, крикнул Якуш, прыгнул на одного из бандитов и изо всех сил замолотил кулаками по широкой спине.
Бандит легко стряхнул с себя мальчика:
— А этому большевистскому отродью что надо?
— Дай ему по шее, чтобы знал, — посоветовал кто-то.
— Чего там «по шее»! Прикончить — и дело с концом, — услышал Якуш голос Павла Гордеевича и в тот же миг почувствовал сильный удар по затылку, от которого загудело в голове и все вокруг полетело кувырком.
Якуш без памяти свалился под куст.
Когда он очнулся, в саду было пусто. От земли веяло влажной прохладой, с листьев падали тяжелые капли уже кончившегося дождя, а небо сияло тысячами ярких, лучистых звезд.
Якуш поднял голову. Откуда-то доносился пьяный гомон, нестройная песня.
«Свадьба, что ли? — подумал мальчик и огляделся вокруг. Он узнал исполкомовский сад и сразу все вспомнил. — Отец! Где отец? Что с ним?»
Якуш встал на ноги. Тяжелая, словно налитая свинцом голова кружилась. Неуверенными шагами он взобрался на пустую, сумрачную веранду.
Шум несся из окон исполкома. Якуш потихоньку заглянул в окно.
Бандиты гуляли. На сдвинутых канцелярских столах стояли бутыли самогона, миски с закуской, повсюду валялись объедки, густой табачный дым облаками плавал под потолком.
Возле окна маячила толстая багровая шея. «Костий Мидяш», — узнал Якуш. Напротив окна сидел деревенский поп — отец Нефед. Он держал в поднятой руке стакан с самогоном и, разглядывая его на свет, мурлыкал себе под нос:
— «Вечерний звон, вечерний звон…» Чего ты тянешь? Надоело, — склонился к нему анархист в тужурке с золотыми пуговицами. — Думаешь, ты священнослужитель? Да ты самый настоящий анархист! Бросай свое поповское дело и иди к нам! К черту кадило, даешь бомбу и кинжал!
Якуш вслушивается в пьяные речи: не скажут ли чего об отце?
Анархисту надоело уговаривать попа, и он повернулся в другую сторону.
— Эй, друзья! — громко крикнул он. — Слушай меня! В Уржуме восстали! На Волге восстали! Скоро наши придут сюда. Это прекрасно, господа! Наступила великая смута!
— О господи, — заговорил поп, — хоть бы поскорее пришли архангелы-освободители. Уж как бы мы их встретили, с хлебом-солью, с колокольным звоном и божьей молитвой.
— Да уж тогда бы мы вздохнули вольготно, — проворчал Костий Мидяш.
Но тут худой мариец в рваной шапке («Как он-то пошел с врагами-богатеями?» — подумал Якуш) изо всех сил стукнул по столу кулаком.
— Очень нужны они тут! Придут — опять сядут на шею мужика. Без них проживем! По своему крестьянскому разумению!
— Не надо нам ничьей власти!
— Не надо нам никакого начальства! — заорали за столом.
Якуш перешел к другому окну. Здесь было тихо; под доносившийся из соседней комнаты шум двое разговаривали.
— Значит, конец комиссарам, — слышится голос Каврия.
— Да, наши уже в Казани. Есть сведения, что подошли к Царевококшайску, — отвечает второй собеседник, в котором Якуш сразу узнал ночного незнакомца, Павла Гордеевича. — Теперь Советам везде крышка.
— В Уржуме переворот. Там хозяйничает какой-то Степанов.
— Мой друг, между прочим. Это он послал меня сюда и документ выправил. По документам-то я красный командир. Так что для ЧК я не представляю интереса: кому взбредет в голову искать врага в красном командире?
— Эх, мне бы такой документик…
— Чего проще! Кокнем сегодня комиссара, а документы тебе. Езжай с ними куда хочешь. Хорошие документы.
Павел Гордеевич говорил еще что-то, но Якуш его больше не слушал. Он знал, что его отец еще жив и находится где-то здесь.
Арестантская находилась на нижнем этаже. Якуш помнил, как раньше, до революции, в арестантскую, или, как ее все называли, в каталажку, сажали мужиков за всякие провинности и возле ее железной двери всегда дежурил стражник. Когда здание бывшего волостного правления занял исполком, каталажка стала местом хранения архива. Туда-то и заперли бандиты председателя исполкома.