Келай заслушался, позабыл все свои страхи и, блестя глазами, дернул отца за рукав:
— Отец, какая песня хорошая! Вот вырасту большой, и я пойду в солдаты с этой песней.
— Пойдешь, сынок, — ласково ответил отец. — Ты будешь храбрым красным солдатом.
Старый пастух шагает в ногу с уходящими в армию комсомольцами. Будь он помоложе, и сам ушел бы воевать с ними вместе.
А песня стучит в самом сердце.
Лес поредел, и дорога вышла на простор. Впереди показались красные, серые, желтые, железные, тесовые и соломенные крыши.
— Отец, это село?! — радостно спросил Келай.
— Село, сынок.
Волостной Совет помещался в большом двухэтажном каменном доме. Новобранцы остановились против Совета, лихо оборвав песню.
— Ну, а нам к комиссару, — сказал отец и подтолкнул Келая вперед.
Перед дверью в Совет Келай замер, привлеченный большим ярким бумажным листом, наклеенным на дверях. На листе был нарисован человек в красной рубахе, в остроконечной шапке-буденовке с пылающей красной звездой; в одной руке он сжимал винтовку, а другой, вытянув ее вперед, указывал пальцем прямо на Келая.
Васлий тоже остановился перед плакатом и принялся его рассматривать. Не то зовет куда-то, не то спрашивает о чем-то этот человек с красной звездой. А что он говорит, про то внизу написано большими алыми буквами. Но старый пастух не знал ни одной буковки, и теперь он очень пожалел об этом.
Поднявшись по лестнице, выкрашенной светлой охрой, отец и Келай очутились перед большой белой дверью.
— Подожди меня здесь, — сказал отец и открыл дверь.
Келай не расслышал, и, когда отец вошел в дверь, мальчик перешагнул порог вслед за ним.
За дверью оказалась большая комната с широкими белыми окнами, полным-полна всякого народа. В одном углу огромный матрос в сдвинутой на затылок бескозырке что-то горячо растолковывает обступившим его мужикам. А напротив двери сидит за столом сутулый седой человек в перевязанных черной ниткой стареньких очках. Отец прямо от двери протолкался к нему.
«Вот он какой, комиссар!» — удивился Келай, потому что комиссар представлялся ему рослым важным барином.
Лицо у комиссара худое и бледное, как у больного, одежонка неважная: локти на зеленой рубашке залатаны, штаны на коленках расползаются, как у самого Келая.
Комиссар усадил отца на свой стул, а сам, став рядом, говорил:
— Значит, говоришь, Ленин велел записываться в партию эсеров? И где ты услышал такие глупости? Мало того, у тебя в списки бедняков почему-то попал ваш самый богатый кулак Харитон Эшбулатов. Кто тебе писал списки?
— Кто писал? — переспросил Васлий. — Кому же писать, кроме Каврия? Он у нас один грамотный, в городе аблакатом был. Большой мастак! Ему только дай бумагу — мигом испишет.
— Значит, у вас в комбеде секретарем адвокат Каврий? — Комиссар нахмурил лоб. — Постой, постой! А этот Каврий, случайно, не сын Харитона?
— Сын. А что? Правда, отец его богатей, мироед — это одно. А сын — книжный человек, он по-другому живет.
— Да-а, — протянул комиссар и усмехнулся, — двойная бухгалтерия. Волка ругаем, волчонка пригреваем. Так?
Келай не понимал, о чем идет речь у отца с комиссаром. Он перестал прислушиваться к их разговору и принялся разглядывать комнату.
В переднем углу его внимание привлекла картинка, на которой был нарисован человек с большим белым лбом, с острой бородкой и слегка раскосыми, как у марийца, глазами.
По комнате взад-вперед ходили люди; кто приходил, кто уходил, и странно, что в такой толкучке комиссар углядел мальчонку.
— А ты к кому? — подойдя к Келаю, спросил комиссар.
— Сын мой… Со мной пришел, — смешался Васлий. — Такой озорник, всюду нос свой сует. Сказал ведь ему: «Жди за дверью», а он и сюда за мной потянулся.
— Что ж, ребенку все интересно, — сказал комиссар и, наклонившись, протянул оторопевшему Келаю руку: — Давай знакомиться. Меня зовут Андрей Петрович. А тебя как?
Келай чуть слышно назвал свое имя. Комиссар, видя его смущение, погладил мальчика по голове. Келай, все еще робея, спросил, показывая на портрет:
— Дяденька, а это кто?
— Это Ленин, — улыбнулся Андрей Петрович.
Имя Ленина Келай часто слышал в разговорах взрослых, а какой он, Ленин, ему еще видеть не приходилось.
Увидев, как внимательно Келай разглядывает портрет, комиссар сказал, повернувшись к отцу: