луков массивными стрелами. Стрелы, не попавшие в цель, пролетевшие мимо врагов, вонзились в землю под острым углом, да так и остались на поле боя. Со временем они окаменели и превратились в каменные стелы. На языке местного населения, которое в XX веке получило имя «хакасы», эти каменные плиты называются «чаатас», что означает «камни войны». Легенду о том, что эти памятники — «поля битв диких киргизов», записали у местных жителей ученые и путешественники, проезжавшие по минусинским степям в поисках древностей в XVIII–XIX веках.
Впрочем, эта легенда не остановила алчных грабителей, в течение XVIII столетия раскапывавших, расхищавших и опустошавших средневековые курганы. Эти грабители, которых называли «бугровщиками» или «курганщиками», разграбили многие чаатасы еще до того, как к ним прикоснулась лопата ученых-археологов. Как правило, грабителями становились «гулящие люди», не имевшие постоянного пристанища, морально разложившиеся, опустившиеся пьяницы и бродяги. Один из таких бугровщиков по прозвищу Селенга в течение многих лет грабил знаменитый, самый грандиозный в Минусинской котловине Копенский чаатас, находившийся на высоком левом берегу Енисея. Он соорудил себе хижину прямо на могильнике, раскапывал курганы один за другим, похищал из них золотые и серебряные вещи, украшения, посуду, продавал и пропивал в местном кабаке в ближайшей деревне Малые Копены. Ни увещевания, ни запугивания, ни предостережения, что духи умерших ему отомстят, не действовали на этого алкоголика.
Даже когда у него отсохла и перестала работать правая рука, Селенга продолжал делать свое черное дело. За годы, что он грабил Копенский чаатас, были уничтожены многие могилы кыргызских каганов. Лишь благодаря тому, что ученые, путешествовавшие по долине Енисея в XVIII веке (Даниэль Мессершмидт, Герхард Миллер, Иоганн Гмелин, Питер Паллас), смогли купить у бугровщиков некоторые вещи и записать в дневниках их рассказы о находках в могилах, сведения об этих ценнейших памятниках сохранились для науки [63].
Планомерные научные раскопки чаатасов ученые смогли начать с конца XIX века. Наиболее яркие находки: узорчатое золотое блюдо, кувшины с орнаментом и руническими надписями, золотые и серебряные бляхи для ремней от воинских поясов и конской сбруи — были обнаружены при раскопках курганов того самого Копейского чаатаса, который когда-то грабил Селенга, спустя двести лет после него, в 1930-х годах[64]. В ходе дальнейших раскопок было точно установлено, что чаатасы — это не поля сражений, а могильники, состоящие из многих курганов. Они имели сложную внутреннюю конструкцию и своеобразный внешний вид. В центре кургана вырывалась большая яма с ровным полом и стенками, которые укреплялись вертикальными жердями и центральным опорным столбом. Тела умерших сородичей кыргызы кремировали, а жженые кости и пепел погребального костра ссыпали в урны, специально изготовленные керамические сосуды, деревянные ящики, берестяные туеса. Такие урны помещались в яму, а вдоль стенок размещали жертвенную пищу — мясо баранов, вазы с вином или кумысом, горшки с кашей. Яму закрывали жердями, засыпали камнями, а вокруг складывали из каменных плит оградку-стенку, высотой около метра. Вдоль этой стенки снаружи устанавливались каменные столбы, стелы, плиты. Многие вещи, дорогую золотую и серебряную посуду, конскую сбрую, оружие прятали под насыпью в специальные тайники и закрывали камнями. Вокруг стены-ограды хоронили телохранителей-кыргызов и рабов-кыштымов, малолетних детей. Огонь погребального костра очищал от грехов души умерших и помогал им достичь загробного мира. Но сжигали далеко не всех. Считалось, что маленьких детей, не совершивших никаких грехов, незачем сжигать и очищать от грехов, а рабов убивали специально, чтобы на том свете они по-прежнему служили своим хозяевам[65].
С течением времени сгнивали и обрушивались в яму деревянные перекрытия, насыпи проседали внутрь ямы, образуя на поверхности пологие воронки. Каменные столбы вокруг наклонились в разные стороны, а то и вовсе упали. Могильное поле приобретало причудливый вид. Насыпи с воронками, каменные стелы, на поверхность которых наносились родовые знаки — тамги, обозначавшие принадлежность погребенных к определенному роду кыргызского племени, и надписи из рунических букв. В этих надписях от лица умершего знатного кыргыза писались его имя и титулы, перечислялись совершенные им воинские и охотничьи подвиги, высказывались слова сожаления, что он лишился всех земных благ.
63
64
65