Они поднялись на второй этаж. Дверь в бывшую бабкину квартиру разительно отличалась от своей невезучей сестры на входе в подъезд. Она была изготовлена в противотанковом стиле постперестроечного ренессанса с применением твердых пород дерева типа дуба и стального листа снаружи. Розум позвонил.
– Кто? – В голосе хозяина не слышалось и тени гостеприимства, на которое можно было рассчитывать от жильцов подъезда с распахнутыми дверьми. Розум молча открыл свое удостоверение и поднес к глазку. За дверью долго молчали, видимо, рассматривая документ. Затем дверь приоткрылась на длину цепочки, и в образовавшуюся щель выглянул крупный молодой мужчина, одетый, несмотря на субботу, в строгий черный костюм с галстуком.
– Управление спецопераций? Это РУБОП, что ли?
– Нет, еще страшнее, – пояснил Розум. – Открывай.
– А в чем, собственно говоря, дело?
– Не дрейфь, – успокоил Розум, – не по вашу душу. Пока. Нужна информация о жильцах, которые здесь раньше жили.
Парень осмотрел Розума, затем Лену и открыл дверь. В конце длинного коридора, положив голову на лапы, лежал крупный ротвейлер и грустно смотрел на вошедших.
– Смирный песик, – похвалил Розум.
– Мой сменщик, – усмехнулся охранник. – Я дежурю – он спит, я сплю – он дежурит.
Ротвейлер громко вздохнул и отвернул голову к стене. Как вы меня все достали – всем своим видом показывал пес.
Гости прошли на кухню.
– Сейчас чай поставлю. Хозяин будет минут через десять. Он мне уже с дороги звонил.
Кушнарев Эдуард Иванович – значилось в оперативной сводке, которую Розум получил на хозяина. Шестьдесят седьмого года рождения. Две ходки. Разбой и ограбление. Бригадир у Глока. Откликается на Циркуля. Особые приметы: рост сто девяносто восемь.
– А хозяйки нет?
– Есть, – нехотя ответил охранник. – Она спит еще.
В коридоре затопали босые ноги, и в дверях показалась высокая блондинка с кукольным личиком и взлохмаченными волосами. Она уставилась серыми наивными глазами на гостей.
– Здрасьте. Толян, ты торт достань из холодильника, а я пока помоюсь.
Девушка запахнула коротенький банный халат, под которым не наблюдалось никаких костюмерных излишеств, и прошлепала в ванную.
– Кто это? – спросила Лена.
– Да Людка, Циркуля жена. Хозяина.
– Не боится Эдуард Иванович жену на охранников оставлять? – усмехнулся Розум.
– Да нужна она мне, лярва сторублевая. Циркуль вечно на этих профурсеток западает. Достал уже. Четвертая за пять лет, и ни одной нормальной.
– Пьет? – участливо спросила Лена.
– Вообще не просыхает. Я если б так пил, за месяц бы откинулся. А ей как с гуся вода. Сейчас ополоснется и сразу начнет зенки заливать. К вечеру уже никакая.
– А что супруг? – продолжала сочувствовать Лена.
– Да они вместе, – махнул рукой Толян.
На мобильник Толяну позвонили, он глянул на номер и побежал открывать дверь. Пес вскочил и радостно залаял. По коридору быстро шел худой мужчина баскетбольного роста, а Толян что-то пытался ему на ходу объяснить. Мужчина вошел на кухню и протянул руку Розуму:
– Кушнарев Эдуард. Можно ваши документы?
Розум протянул удостоверение.
– А ты не ошибся, начальник? – с сомнением спросил Кушнарев, возвращая документ. – У нас масть другая.
– Меня интересуют жильцы этой квартиры, которые жили до вас.
– А что, какие-то проблемы? – удивился Циркуль. – Я всех расселил. Никто жаловаться не должен.
– Ваша семья вселились в комнату Турпановой Софьи Ивановны, вот она нас и интересует, – пояснил Розум.
– О, вспомнили! Я еще пацан был, когда писательша съехала.
– А я ее внучка, Лена. Я вас помню, вы жили в конце коридора.
Циркуль удивленно посмотрел на Лену:
– Ну была какая-то внучка. Всех не упомнишь. Надо-то чего?
– Софья Ивановна, когда съезжала, никаких вещей не оставила?
– Да каких вещей-то? – недоумевал Кушнарев. – Столько лет прошло! Ну, может, и оставляла, разве я теперь вспомню?
– Попытайтесь вспомнить, Эдуард Иванович. Какие-нибудь вещи, бумаги, – настойчиво повторил Розум. – Это очень важно.
Циркуль хмуро взглянул на Розума:
– Ну были там, по-моему, какие-то бумаги. Я не знаю. Говорю же, пацан был. Можно мать спросить, может, она вспомнит.
– А мать с вами живет? – оживился Розум.
– Ага, со мной, щас! Отдельно живет, я ей сейчас позвоню. – Он вынул телефон и набрал номер. – Мамань, это я. Да нигде не пропал. Дела. Тут с тобой поговорить хотят про нашу соседку старую, Турпанову. – И передал трубку Розуму.
– Помню, помню, а как же! – радостно запричитала Кушнарева. – Столько лет рядом прожили! А вещей не оставляла, нет. Только две этажерки старые для книг. Так Иван их продал, зачем они нам?
– А бумаги? Бумаги какие-нибудь оставляла?
– Бумаги? Нет, не помню. Хотя погоди, были бумаги, были. В ящике. Фанерный такой, из-под посылки с сургучными печатями. Иван его на чердак снес. Дворник еще ругался. Говорит: «Вы мне пожар устроите». А Иван ему: «Ты б лучше за дверью на чердак смотрел, а то у тебя шляется там кто ни попадя. А чердак весь деревянный. Без всяких бумаг сожгут».
– А больше ничего не было?
– Нет, мил-человек, не было, больше не было. А что, потерялось что?
– Да сами пока не знаем. Спасибо, вы нам очень помогли. – Розум вернул телефон. – Как мне к вам на чердак попасть? – спросил он Циркуля. Циркуль пожал плечами.
– Идите к тете Тане, дворничихе, – ответила на вопрос Розума хозяйка Люда, появившаяся с феном в проеме кухонной двери. – Она в шестнадцатой квартире. У нее ключи от чердака и подвала.
– Спасибо большое, – поблагодарила Лена.
– Не за что. Как управитесь, приходите чай с тортом пить. Хоть с порядочными людьми пообщаешься. А то к нам одна шпана ходит. – И Люда смерила Циркуля с Толяном уничтожающим взглядом.
– Спасибо, – засмеялся Розум, – в другой раз. Привет Глоку.
– Обрадую, обязательно, – пообещал Циркуль.
Баба Таня в раздумье разглядывала удостоверение Розума:
– Я что, в них понимаю, что ли, в этих документах ваших? Участкового бы позвать, так где ж его найдешь в субботу?
– Не надо участкового, – протянул Розум пятидесятирублевую купюру.
Баба Таня долго разглядывала ассигнацию на свет, вздохнула и нехотя пригласила:
– Ладно, пошли.
– Ты давно тут в дворниках, баб Тань? – спросил Розум.
– Три года.
– А до этого?
– Учительница русского языка и литературы. Завуч 762-й школы.
– Ой, господи, извините нас! – ахнула Лена.
– Да ничего, я привыкла. Я тебя узнала. Ты Лена, Софьи Ивановны внучка. Мы к вам на новую квартиру с мужем приходили.
– Ой, точно, помню! У вас муж военный.
– Полковник в отставке. Умер четыре года назад. Инфаркт.
Лена сердито двинула Розума локтем в бок. На чердаке было на удивление прибрано. В углу аккуратно стояли два старых шифоньера.
– Вот, если есть чего, то в этих шкафах, – показала на них баба Таня, завуч 762-й школы.
Шкафы стояли вплотную друг к другу. Розум начал с переднего. Ящика не было. Они отодвинули передний шкаф и начали поиск во втором. Ящик нашелся на второй полке, глубоко задвинутый к задней стенке.
– Мы его заберем, – сообщила Лена, обнимая ящик двумя руками.
– Забирайте. Это все Софьи Ивановны, а значит, ваше.
Вернувшись домой, Розум с Леной уселись на ковер и начали разбирать старые бумаги. Ящик был забит в основном старыми квитанциями за квартиру и за свет. Ниже лежали письма, все явно советского периода, с советскими марками. На дне было несколько старых газет. «Гудок» и «Пионерская правда».
– Наверное, бабушкины первые правки, – предположила Лена. – Я оставлю письма и газеты на память.
Ничего больше в ящике не было.
– Отрицательный результат – тоже результат, – подытожил поиски Розум и понес выбрасывать оставшееся содержимое ящика в мусор. Когда он тряс ящик над ведром, из щели между фанерными стенками вылетел неровный лист бумаги и спланировал на пол. Розум аккуратно поднял листок. Бумага была желтой от времени, с необычной разлиновкой.