— Барон Михаэль, то есть ваш кузен, решил захватить принадлежащий вам замок. Он утверждает, что покойный граф просто выжил из ума. И что все это… все, что связано с завещанием, подстроено. Замок «Вайнцгардт» был обещан ему и принадлежать должен только ему, Михаэлю Вайнцгардту. Так заявляет барон.
— Когда ты узнал об этом? — сурово спросила Лили.
— Поздно вечером. Ночью мчаться сюда не решился. Да мне и не дали бы выйти из имения.
— А сегодня на рассвете ты погнал лошадей на пастбище… Понятно. — Внешне баронесса оставалась совершенно спокойной. Она уже облачилась в костюм и отодвинула полупрозрачную оконную занавеску.
— Так все же: барон решил захватить замок силой или же каким-то образом заставить меня отказаться от Вайнцгардта в свою пользу? — как бы размышляла вслух Лили, выходя из спальни и направляясь в расположенный на этом же этаже кабинет, где обычно принимала гостей. Волосы баронесса расчесывала на ходу. Более тщательно заняться своим туалетом решила попозже, сейчас ей было не до этого.
Д’Артаньян, Лот и присоединившийся к ним Отто Кобург последовали за баронессой.
— Барон фон Вайнцгардт знает, что у замка расположился обоз с охраной? — на ходу поинтересовался мушкетер, как только они оказались в кабинете и Лили села за свой стол. Военный совет замка в сборе. Настало время подумать, что предпринимать дальше.
— Нет, — ответил парнишка. — По-моему, нет. Но повозки стоят на склоне, почти у ворот, поэтому барон заметит их еще издали.
— А ты сообразительный парень.
Кобург метнулся в коридор, прокричал что-то в окно или с балкона и, вернувшись через две-три минуты, доложил:
— Обоз уведут в рощу за северный склон. Морды лошадей стянут повязками. Вряд ли Михаэлю придет в голову, что у замка разбило лагерь целое войско.
— О, нет, лейтенант, с бароном фон Вайнцгардтом я справлюсь сама, — бросила Лили. — Я не хочу, чтобы в нашу вражду вмешивались иностранцы.
Д’Артаньян и Кобург переглянулись: «Она действительно считает, что французы не вправе вмешиваться даже тогда, когда люди барона Михаэля силой попытаются установить свою власть над замком?»
— У меня шестеро воинов, — перехватила их взгляды Лили. — Сама тоже возьмусь за меч, если только барон Михаэль не уймется.
— Он никогда не уймется, — решился вставить свое слово Лот. — Я слышал, с какой ненавистью он говорил о вас.
— Кобург, награди этого паренька, — приказала Лили. — Много людей видело, как он входил в замок?
— Никто. Мой дозорный встретил его у подножия плато. Я наслышан об угрозах барона фон Вайнцгардта и старался упредить его набег.
— Вот как? Почему же до сих пор молчал?
— Не хотел нарушать ваше спокойствие.
— Награди Лота и выведи через тайный выход к реке. Там его никто не заметит.
— Не надо выводить меня, — запротестовал пастух. — Позвольте остаться в замке. Я буду служить вам, баронесса. Денег не нужно, лучше дайте мне лук. В Людвигсхаффене все знают, как метко я стреляю, когда мне это позволяют.
— Что ты скажешь на это, Кобург? — вопросительно взглянула на управителя замка Лили.
— Он действительно хорошо стреляет, — подтвердил Отто. — Об этом знают многие. Парнишка получит и деньги, и лук. Станет ли он во время нападения стрелять в людей своего бывшего хозяина — это его дело.
— Как-никак, у Михаэля около двадцати воинов, — задумчиво произнесла Лили, и трудно было определить, имеет ли сказанное какое-то отношение к луку, предназначенному для Лота. — Среди них — несколько очень опытных. Это немалая сила.
— Я немедленно предупрежу капитана Стомвеля, — молвил д’Артаньян. — Пусть приготовится. Сам с двумя мушкетерами останусь в замке.
— Не смею прерывать ваш визит в замок Вайнцгардт, господин граф, — сухо молвила баронесса. Д’Артаньян не узнавал ее: в словах, облике девушки, самой манере поведения появилось что-то сурово-холодное и явно неженское. — Однако обоз должен покинуть пределы моих владений. Я не желаю, чтобы в конфликте, возникшем между двумя представителями рода Вайнцгардтов, были замешаны французские подданные. Это даст местному маркграфу повод для вмешательства в наши родовые распри.
— Простите, баронесса, но это невозможно, — столь же официально возразил лейтенант королевских мушкетеров. — Если из-за стычки моих солдат с людьми барона у стен вашего замка вспыхнет война между Францией и Германией, это в Париже еще смогут понять. Но кто в Пале-Рояле и Лувре способен будет понять, по какому праву мушкетеры решились оставить на растерзание противника замок, который до этого дал им приют? Единственное, что я могу обещать: мы не станем вмешиваться до тех пор, пока кто-то из людей барона не совершит нападения на француза. Но если это произойдет, в чем я совершенно не сомневаюсь, — ухмыльнулся себе в усы д’Артаньян, — то пусть простят нас все боги и валькирии вашей благословенной Валгаллы.
20
— Повторите то, что вы только что сказали, — уже более решительно потребовала графиня д’Оранж, со страхом и ненавистью глядя на того, кого так неосмотрительно приютила в своей утренней ванне.
Коронный Карлик оставался мертвенно-невозмутимым. Тем не менее, выдержав определенную паузу, засвидетельствовавшую уважение к самому себе, повторил:
— Это нетрудно сделать. Я предположил, что до сих пор в святой купели графини д’Оранж позволительно было нежиться только Ее Величеству королеве Польши Марии Гонзаге. Причем предположение касается не личности вашей избранницы, а сомнительного определения «только». И еще должен предупредить, что в данном случае меня угнетает не имя соперницы, а оказанная мне честь. Быть вторым, знаете ли, это… почти как…
— Откуда вам это известно? — подалась к нему графиня. — Кто вам сказал об этом, Коронный Карлик? Кто посмел? Насколько же нужно обнаглеть, чтобы вот так, о самой королеве?…
— Речь скорее идет о вас, нежели о первой даме королевства.
— Но все же, кто посмел?!
Коронный Карлик сочувственно улыбнулся. Что он мог ответить женщине, которая, прожив в Варшаве почти два года, так до сих пор и не знает, кто такой Коронный Карлик? Очевидно, надо быть очень удачливой или слишком бездумной придворной дамой, чтобы умудриться столько времени пребывать в подобном неведении. Правда, он не знал, что графиня лгала: о Коронном Карлике она конечно же слышала. Другое дело, что видела его впервые, а главное, была убеждена, что «карликом» этого тайного советника нарекли образно, имея в виду, что речь идет о коронном, то есть о государственном, королевском карлике.
— Это ложь. То, что вы только что изволили высказать здесь относительно моих отношений с королевой, — ложь. Обычные сплетни.
— Вы произносите свое «ложь» слишком страстно, наверное, поэтому довериться ему трудно. Создается впечатление, что вы не заинтересованы в том, чтобы эта «ложь» была развеяна.
— Повторяю: ваше утверждение — обычная придворная сплетня. Причем, как всегда, непозволительно грязная.
— «Как всегда…» — удивленно хмыкнул Коронный Карлик, словно чувство оскорбления вообще было недоступно ему. — Отрицание этого факта делало бы вам честь. Но при одном условии: если бы в ванне находился кто угодно, кроме меня. Говоря «кто угодно», я подразумеваю: «вплоть до короля».
— Ну, уж короля-то здесь не было.
— Вот в этом я не сомневаюсь, — все так же участливо ухмыльнулся тайный советник. — Заявив, что обычно он бывает у вас по утрам, вы поставили бы меня в неловкое положение и даже ввергли в грустные размышления.
Графиня притихла. Только сейчас она начала понимать, что Коронный Карлик — один из тех незаметных, почти легендарных государственных гномиков, в руках которых сосредоточена огромная власть; один из тех тайных гномиков, которые непременно обнаруживаются в любом королевстве. При этом им не обязательно находиться при дворе и мозолить глаза придворному лакейству. Точно так же, как не обязательно быть карликами. Случай с «коронным» — чистая случайность.
«Принимая этого человека, ты забыла уроки маркизы Дельпомас, — упрекнула себя Клавдия. — А забывая уроки, с которых начинался взлет, ты обрекаешь себя на падение. Странно: по-моему, это уже твоя собственная мысль. В страхе ты становишься мудрой».