Часов в девять утра, когда она мыла окна в кухне, г-н Омон окликнул ее:
– Аделаида!
Она прибежала:
– Я здесь, сударь.
Как только она предстала перед ним, смущенная, с беспомощно повисшими красными руками, он объявил:
– Слушай-ка хорошенько, чтобы впредь между нами не было недоразумений. Ты моя служанка – и все тут. Поняла? Мы не будем на ночь ставить рядом свои сабо.
– Да, хозяин.
– Каждому свое место, девушка; тебе – кухня, мне – зала. Исключая этого, у тебя все будет одинаково со мною. Согласна?
– Согласна, хозяин.
– Ну хорошо, иди работай.
И она вернулась к своему делу.
В полдень она накрыла хозяину в маленькой зале, оклеенной обоями, а когда суп был на столе, пошла ему доложить:
– Кушать подано, хозяин.
Он вошел, сел, оглянулся, развернул салфетку, поколебался с минуту, затем громовым голосом рявкнул:
– Аделаида!
Она прибежала в испуге. Он кричал, словно собирался убить ее.
– Черт возьми, а ты? Где же твое место?
– Но… хозяин…
Он продолжал рычать:
– Я не могу есть один, черт возьми; садись за стол или убирайся вон, если не желаешь. Тащи себе стакан и тарелку.
Еле живая от страха, она принесла еще прибор, бормоча:
– Я здесь, хозяин.
И села против него.
Тогда он развеселился: чокался, хлопал по столу, рассказывал истории, которые она слушала, опустив глаза, не смея произнести ни слова.
Время от времени она вставала и уходила за хлебом, за сидром, за тарелками.
Когда она принесла кофе и поставила перед ним всего одну чашку, он снова рассердился и проворчал:
– Ну а тебе?
– Я его совсем не пью, хозяин.
– Почему же ты его совсем не пьешь?
– Потому что совсем его не люблю.
Тут он разразился вновь:
– А я не люблю пить кофе один, черт возьми! Если ты не хочешь пить со мною, то сию же минуту убирайся вон, черт возьми! Неси чашку, да поживее!
Она принесла чашку, опять уселась, отведала черной жидкости, поморщилась, но под свирепым взглядом хозяина выпила все до капли. Затем ей пришлось пропустить одну рюмку водки колом, вторую соколом и третью мелкой пташечкой.
Тогда г-н Омон отпустил ее.
– Ступай мой посуду, ты славная девушка.
То же повторилось за обедом. Потом она должна была составить ему партию в домино; наконец он отослал ее спать.
– Ступай ложись, я тоже сейчас лягу.
Она добралась до своей комнаты, до мансарды под крышей. Помолилась, разделась и юркнула под одеяло.
Но вдруг она вскочила в испуге. Стены сотрясались от неистового крика:
– Аделаида!
Она отворила дверь и ответила с чердака:
– Я здесь, хозяин.
– Где это здесь?
– Да в постели уже, хозяин.
Тогда он заревел:
– Сойдешь ли ты или нет, черт возьми! Я не могу спать один, черт возьми, а если ты не хочешь, так убирайся вон, черт возьми!
Тогда она крикнула сверху, в полном испуге, ища свечу:
– Сию минуту, хозяин!
И он услыхал, как ее маленькие сабо, надетые на босу ногу, застучали по сосновой лестнице; когда она дошла до последних ступенек, он взял ее за руку, и как только она сняла и поставила перед дверью свои узкие деревянные башмаки рядом с огромными сабо хозяина, он втолкнул ее в спальню, ворча:
– Да поворачивайся же, черт возьми!
А она все твердила, сама не понимая своих слов:
– Сию минуту, сию минуту, хозяин.
Полгода спустя, когда она как-то в воскресенье пришла навестить родителей, отец с любопытством посмотрел на нее и спросил:
– А ты не беременна?
Она стояла, тупо поглядывая на свой живот и повторяя:
– Нет… не знаю…
Тогда, чтобы добиться правды, он спросил:
– Скажи-ка, не приходилось ли вам как-нибудь вечером ставить свои башмаки рядом?
– Как же, я их уже в первый вечер поставила, а потом и в другие.
– Так, значит, ты брюхата, толстая бочка!
Она расплакалась, лепеча:
– Да разве я знала? Разве я знала?
Отец Маланден, поглядывая на нее смышлеными глазами и с видом полного удовлетворения, старался поймать ее на слове. Он спросил:
– Чего это ты не знала?
Она проговорила сквозь слезы:
– Разве я знала, что с этого бывают дети!
Вошла мать. Муж сказал, не сердясь:
– Она у нас беременна.
Но жена вспылила, возмутившись по инстинкту, и стала во всю глотку поносить рыдавшую девушку, обзывая ее «дурой» и «потаскухой».
Старик приказал ей замолчать. И, надевая фуражку, чтобы пойти поговорить о делах с дядюшкой Сезером Омоном, заметил:
– Она, оказывается, еще глупее, чем я думал. Она и не знала, что делает, дуреха!
В следующее воскресенье, после проповеди, старый кюре сделал оглашение о предстоящей свадьбе г-на Онюфра Сезера Омона с Селестой Аделаидой Маланден.