– Не знаю, какого… они все находят в Пикассо, – процедил он. – Но это мировая знаменитость.
Канарис продолжал разглядывать Фалько.
– Вполне заслуженно. А вам он нравится?
– Да как вам сказать… – Фалько скривил губы, показывая безразличие. – Это не для меня.
– Хорошо знакомы с его творчеством?
– Более или менее… Ну, впрочем, он, конечно, ни на кого не похож. Оригинальный художник.
Адмирал чуть не подскочил на стуле:
– Оригинальный?! Эта красная сволочь?
– О вкусах не спорят, господин адмирал.
– В самом деле, – примирительно высказался Канарис.
– Да ведь я его не расхваливаю. В наше время есть и похуже.
Фалько откинулся на спинку стула. Таблетка уже оказала свое благотворное действие, он соображал теперь отчетливо и быстро, и в душе при этом царило беспричинное ликование. Новое приключение осторожно постучалось в дверь. Сейчас он был в форме.
– Как ты, наверно, знаешь, – продолжал адмирал, – а не знаешь, так я тебе говорю: этот самый пачкун и мазила Пикассо обитает в Париже. Там одна из его студий. Симпатии его к Республике известны, равно как и дружеские связи, так что распространяться об этом не стану. Тут важно лишь, что заказ он принял и уже несколько дней над ним работает.
– А сюжет какой?
– Вот, вопрос правомерный. И уместный. В самом деле – на какую тему будет картина?
Адмирал замолчал и уставился на погасшую трубку. Достал спички и поднес огонек к чашечке.
– …А тема эта, по всему судя, – бомбардировка Герники.
С этими словами он сквозь облачко табачного дыма вперил в Фалько пронизывающий взгляд. Канарис по другую сторону стола безмятежно кивал, покуда Фалько силился уразуметь сказанное.
– Да ну?
– Вот тебе и ну, – ответил адмирал. – Это еще не все. Другой шут гороховый, Сальватор Дали, тоже предложил свои услуги: хочет расписать стену, поскольку, видите ли, в прошлом году уже делал что-то на пользу Республики… Как видишь, все так и рвутся наперегонки. Вероятно, Сталин забрал еще не все золото Банка Испании.
– «Мягкая конструкция с вареными бобами», – неожиданно произнес Кюссен.
– Что-что, простите? – непонимающе заморгал Фалько.
– Это картина Дали. Второе название – «Предчувствие гражданской войны». Однако посольство отдаст предпочтение Пикассо. – Австриец выпустил плотное, повисшее в воздухе колечко дыма. – Он известней.
Адмирал прищелкнул языком:
– Красные устроили большую шумиху, но это пока еще цветочки. Основоположник кубизма – ни больше ни меньше! – таким способом выражает свою поддержку Республике. Можешь себе представить?
Фалько кивнул. Это он представить мог.
– Журналы, кинохроника, полторы тысячи убитых – и все ради пропаганды, – адмирал заворочался на стуле. – Много, много типографской краски извели. И не к нашему благу.
– Как бы то ни было, Гернику разнесли красные подрывники. И Ирун тоже. Так вы сказали мне утром. Или это не так? – Фалько взглянул на Канариса.
Тот двусмысленно улыбнулся. Его светлые глаза казались совсем прозрачными.
– Нельзя исключать и иную версию, – сказал он мягко.
Фалько вспомнил о германских летчиках, которых видел утром в кафе, о «юнкерсах» и «савойях» с франкистскими эмблемами на фюзеляжах возле хвоста. Легко было догадаться, что Испания становилась сценой, где шла генеральная репетиция гораздо более грандиозных и ужасных событий. Под эту мрачную музыку отпляшут свое многие и многие другие.
– Вы сами-то какого мнения? – спросил Канарис.
– Относительно чего?
– Относительно Герники.
Фалько, еще немного подумав, ответил:
– Смотря по тому, чья это работа.
– Ну, давайте на минуту предположим, что это был налет вашей авиации.
– То есть итальянской и германской.
Здоровый глаз адмирала метнул молнию:
– Не забывайся, щенок!
Фалько продолжал, словно размышляя вслух и обращаясь к Канарису:
– Полагаю, что бомбежка – примета и символ цивилизации. Доказательство – в том, что вас, уже успевших цивилизоваться, никто ведь не бомбит.
Канарис, не теряя благодушия, расхохотался. Он был любезен и терпелив. Или хотел казаться таким.
– Мне нравится испанский юмор. Когда вы шутите, выходит по-настоящему смешно… Народ с таким трагическим мировоззрением, как у вас, не станет смеяться над всякой чушью.
С этими словами он вновь с любопытством уставился на Фалько:
– Иными словами, кто бомбит, тот и цивилизован?
– Да. Сейчас, по крайней мере.
– Однако и вы времени даром не теряли… Вспомните Риф[17]. Там в ход пошел даже иприт.
17
Имеется в виду война Испании и Франции с марокканским эмиратом Риф (1920–1926), против которого было применено химическое оружие.