Внезапно Кесу осенило.
- Нашел! - прошептал он и проворно выбежал из комнаты.
Дойдя задворками до конюшен и складов на окраине городка, Кеса чутко прислушался, огляделся. Внизу, в овраге, гремел Ручей, а вокруг царила глубокая тишина. Приложив руку к громко стучавшему сердцу, Кеса открыл дверь амбара с ячменем. Собственно, ячменя-то здесь давно уже не было, потому склад и не запирали, не сторожили. На Кесу пахнуло сыростью и затхлостью. Найдя в углу пустой мешок, он принялся собирать По полу ячмень; ему обязательно нужно было хоть из-под земли Достать зерна... После упорных поисков в темноте Кеса насобирал около пуда засоренного, смешанного с пылью и мышиным Пометом ячменя. Не задерживаясь, он наполнил и взвалил на плечи мешок и, озираясь, как вор, вышел из амбара.
Колесо судьбы медленно ползет вверх, но зато стремительно катится под гору, - попробуй-ка останови!.. А еще говорят, что странник стопчет не одни чарыки, а до святого места еще далеко. Но и бездействовать тоже не приходится, хотя твоя судьба начертана незримыми письменами на твоем же лбу, но если ждать свершения этой самой судьбы, то придется ждать, когда прозвучит трубный глас Исрафила, когда придет судный день...
Нет, Кеса не согласен ждать трубы Исрафила. И отказываться от нынешней доходной должности ему тоже не улыбается. Прикажете пойти мостить дорогу в горах? Нет, Кеса добровольно не откажется от вкусного душистого плова!.. Но ведь утро? на аэроплане прибудет комиссия из Баку, дабы расследовав обстоятельства гибели Субханвердизаде, а покойник жив и здоров, расхаживает по комнате и даже не прочь порезвиться барышней. Какой же дуралей придумал эту комедию? Не Кеса ли?.. Ну-ка, позовите Кесу немедленно в надлежащее место.
Значит, нужно торопиться, как-то изворачиваться, дабы выбраться из западни!
И, взвалив мешок с ячменем на загривок, Кеса направил стопы свои к дому Мадата.
А уже светало, по небу легкокрыло пролетели алые стрелы, и в садах, в оврагах пробуждались птицы, пробовали свои голоса и вдруг начали щебетать так задорно, звонко, словно решили весь мир оповестить: "А Кеса тут... Кеса тут!"
Будто испугавшись птичьего гомона, Кеса ускорил шаги:
Еще весною супруга Мадата Афруз-баджи попросила Кесу построить у террасы дощатый курятник. Теперь этот курятник был полон самых разноцветных и разноголосых кур, - отборных Афруз-баджи оставляла на племя, а мелкоту резала в котел... Благоразумный Кеса, понимая, что ласковый теленок двух маток сосет, оказывал Афруз-баджи множество услуг и как будто заслужил ее благоволение. Во всяком случае, она от приношений не отказывалась, и Кеса не раз этим летом добывал для нее в аулах самых жирных кур, озимых горластых петушков.
Прислонив мешок с ячменем к стенке курятника, Кеса с облегчением перевел дух, вытер рукавом потный лоб.
"Ухвачусь за подол Афруз-баджи, а она пусть умаслит Мадата, - размышлял Кеса, заметно повеселев. - Сейчас Мадат сидит в кресле секретаря райкома товарища Демирова. Персона важная!.. Заручусь-ка его покровительством. Пригодится на худой конец. А прибудет комиссия, все стану начисто отрицать знать ничего не знаю, не ведаю, это проделки мстительного Абиша, "элемента". Он втравил меня в эту мерзопакостную затею. А я, конечно, неграмотный, деревенщина... Да будь я грамотным, разве стал бы курьером? Сидел бы за письменным столом в кабинете, важный, как бек!.. Как это говорится: "Видал верблюда? Не то что верблюда - помета верблюжьего не видел!.." Значит, я знаю на свете веревку от колокола - раз, метлу - это два, ведро для воды - три. И пусть раскалят сковородку и приложат к ней мой язык - на себя ничего не возьму!.."
Нагнувшись, Кеса открыл дверцу курятника, и разномастные куры с веселым кудахтаньем, звучно хлопая крыльями, высыпали во двор. Присев на корточки, Кеса рассыпал пред ними полные горсти ячменя. Отталкивая друг друга, куры бойко клевали зерно.
Афруз-баджи привыкла подниматься из-за своей стаи спозаранку. Вот и сейчас она, протирая опухшие глаза, в халате вышла на террасу и, увидев Кесу в окружении веселых, задорно кудахтающих кур, счастливо засмеялась.
- Ах; чтоб тебе не умереть бобылем, Кеса, ну, как это ты вспомнил о моих курочках?
Не-ет, кажется, дело Кесы не такое уж пропащее... Значит, правильно он поступил, что отправился ночью за ячменем, рискуя в любой миг получить пулю от зорких милиционеров. Если утопающий хватается за соломинку, то куда умнее вцепиться в полу халата Афруз-баджи. - Думал, что ты, ханум, устала, вот и решил: пускай поспит себе подольше, - подобострастно сказал Кеса, еще усерднее потчуя кур зерном. - Детишки ведь... Семья! И о муже надо заботиться. Должен же я чем-нибудь подсобить баджи в ее неусыпных хлопотах.
Спасибо, Кеса! - воскликнула Афруз-баджи и вынула из кармана халата деньги, протянула через перила. - До твоего церковного перезвона еще далеко, беги к мяснику, купи два кило самой свежей жирной баранины, без костей и довесков!..
Кеса только этого и дожидался. Через минуту, зажав бумажки потной ладонью, он быстро шагал вверх по извилистой улице к базару.
В лавке мясника висели в ряд еще теплые, даже не потрошенные бараньи туши: казалось, что от них шел парок, до того они были свежие, благоуханные.
- Жена секретаря райкома повелела, - высокомерно сказал Кеса, - отпустить два кило баранины, без костей, мякоть жирную, сочную.
- Позволь, - удивился продавец, - ведь партийный секретарь у нас Демиров, а у него нет жены.
- Не припечатали ли райкомство ко лбу Демирова? - ехидно сказал Кеса. Райком - это стол в кабинете. Кто за ним восседает, тот и райком!.. - И победоносно улыбнулся, будто изрек невиданную мудрость.
- А-а-а, ну, это другое дело, - уклончиво заметил мясник, не желая связываться со звонарем, и быстро отрезал от туши самый лакомый кусище, облитый розоватым жирком.
Кеса небрежно бросил деньги на прилавок.
- Что случилось? Вот так чудо!.. Деньги!
- Да, деньги. А ты, нечестивый, на что намекаешь?
Собственно, мясник и хотел сказать, что, покупая мясо Гашему Субханвердизаде, Кеса частенько забывал платить...
Афруз-баджи поджидала Кесу на терраске.
- А чуреки купил? - спросила она, принимая из его рук увесистый пакет.
- Что ж, могу сходить и за чуреками, согласился Кеса. - Время терпит.
Пекарь уже разложил на стойке только что вынутые из печи чуреки; пьянящий густой аромат их кружил голову.
- Эй, давай самый нежный, самый горячий чурек! - бесцеремонно приказал Кеса.
- Послушай, я же не торгую, - развел руками пекарь. - Меня Нейматуллаев немедленно уволит с работы. Кто заступится?
Кеса оторвал от чурека большой кусок, сунул в рот.
- Скажешь, Кеса велел, Кеса распорядился, - прожевывав, сказал он.
- А если все-таки уволит?
- Пока я жив, Нейматуллаев, будь он даже ветром, не пошевелит и волоска на твоей открытой макушке!
Как видно, благосклонность Афруз-баджи тотчас же отразилась на характере Кесы.
Но бойкая супруга Мадата не унималась, требовала все новых и новых услуг.
- Не видел, каймак (Каймак - сливки - ред.) привезли? -так встретила она запыхавшегося посыльного. :
"Вот чертова баба!"" - скривился Кеса, но отказаться не посмел, а баджи вручила ему миску да добавила строгим тоном, что каймак должен быть обязательно свежим, густым, так чтоб ложка стояла.
На этот раз Кесе не повезло, - долго он бродил по молочному ряду, где торговки уже развязали хурджуны, но сливок не нашел. Пришлось возвращаться с пустой чашкой.
Афруз-баджи надула пухлые губки.
- Ай, Кеса, ну что бы подождать! Пока шел назад, наверно, и подвезли. Не выпали б от этого изумруды, украшавшие твой кинжал! Ребенку же нужен каймак.
- Пожалуй, так оно и есть, достопочтенная баджи, - нахмурив реденькие брови, сказал Кеса и, понурившись, поплелся на базар.
Но удача уже изменила ему, - торговки сливками не появлялись... Делать нечего, Кеса, опечаленный, скучный, опять зашагал к дому Мадата.