Мадат решительно возразил:
- Прошу вас, товарищ Гашем, прекратить эти ненужные ни вам, ни мне разговоры.
- Да ты еще не понял, о чем я говорю! - снисходительно улыбнулся председатель. - Не о Демирове же - о нашей "КК", о Заманове... Этот Заманов прикидывается и твоим и моим приятелем, а сам строчит левой рукой доносы. И на кого? На тебя, Мадат, на человека, который яснее месяца, чище солнца! возмущенно воскликнул Гашем, содрогаясь всем телом под одеялом.
Мадату захотелось поскорее уйти... В Заманове он видел кристально чистого большевика, неподкупного в своих суждениях, последовательного во всех деяниях. А вот к Субханвердизаде он относился подозрительно, легко замечал в его речах фальшивые нотки.
- Всему району известно, кем я был, кем стал, - уклончиво ответил Мадат и поднялся.
- Так ведь и я об этом же говорю! - ударил себя кулаком в грудь Гашем. Пусть сперва докажет свои обвинения... Эх, брат, я такой же наивный и простодушный, как ты! Интрига мне чужда и неприятна. Вижу ошибку, скажу без обиняков прямо в глаза, а там уж как хочешь - либо обижайся, либо не обижайся!.. Интриган льет воду на мельницу классового врага, истребляет молодые кадры! Но лишь бы аллах сохранил мне жизнь, а через несколько месяцев ты станешь первым секретарем райкома, и тогда все интриганы будут беспощадно разгромлены!
- Послушайте, мне стыдно... Оставьте, пожалуйста! Какой же я руководитель?
- Вот иди в народ и стыди сельских коммунистов, бедняков, - строго сказал Гашем. - Не я же это придумал, - народ жаждет видеть тебя, своего, местный кадр на посту первого секретаря!.. Джаным, разве я против Демирова? Всей душою... Но; мне трудно оспаривать желание актива, местных жителей, вкрадчиво мурлыкал Субханвердизаде. - Собственно, а чего политически порочного в стремлении людей видеть своего брата
батрака, защитника батраков, в райкоме? Уста народу не зажмешь, товарищ, нет!
- Ну, я пошел! - Мадат торопливо пожелал Гашему выздоровления и выбежал из комнаты, забыв рассказать о телеграмме Абиша.
- Спасибо, что навестил! - крикнул Субханвердизаде, и злая гримаса скривила его лицо.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Вернувшись на другой день из райкома, Мадат с удивлением увидел, что вся терраска его дома заставлена новой мебелью; тут же валялись какие-то узелки, тюки. "Откуда это взялось?" - недоумевал Мадат.
- Ну, похвали свою женушку за покупки! - воскликнула Афруз-баджи, выбегая из столовой и ластясь к пятившемуся мужу. - Вчера купила, а сегодня привезли из кооператива. Конечно, бесплатно доставили в знак любезности!.. Ты попусту раздаешь деньги в долг приятелям, а я берегу каждую копейку и пускаю ее в доход семье. Гляди же, неблагодарный, вот новые туфли, вот занавески на окна, вот покрывала для кроватей, а это... дешевенькие отрезы мне на платья! Хе!
Мадат чувствовал, что его язык прилип к гортани.
- Это костюмчики Мамишу и Гюлюш, это шаль мне... Деточки, деточки, идите сюда, покажите папочке подарки, - приоткрыв дверь, нежно заворковала Афруз-баджи.
В соседней комнате послышался грохот, и на террасу выбежал кудрявый веселый мальчуган, таща за бечевку игрушечный грузовик. Колеса машины взвизгивали, скрипели, а фары были, как у настоящего автомобиля, и это, пожалуй, сильнее всего радовало Мамиша. За ним появилась тонконогая Гюлюш, сиявшая от счастья, к груди она прижимала огромную куклу в розовом шелковом платье.
- Посмотри, какую красавицу мне мама купила! - похвасталась девочка. - А ты вот ничего не покупаешь!..
- Видно, чужие дети тебе дороги, а собственные, из моего чрева, дешевы! тараторила Афруз-баджи, стараясь заговорить мужа, заставить его смириться. Смотришь, у людей самых рядовых полон дом игрушек, там и мишки, и зайчики, и обезьянки, и верблюды, и собаки... А наши бедняжки! - Она всхлипнула: - Да, наконец, скажи - твои это дети или приблудные? Ты кто - секретарь райкома, или батрак, или студент в Тифлисе? - повышая голос, спрашивала Афруз-баджи, так и впиваясь глазами в смущенного Мадата. - На то и советская власть, чтобы баловать детей!
- Откуда ты взяла деньги? - спросил Мадат хриплым, словно в горле что-то застряло, голосом.
- Исполком прислал! Государственное пособие секретарю райкома. Я не проливала крови, никого не грабила! - Она прижала к своим выпуклым бокам притихнувших детей. - Чем это я провинилась? Пособие от советской власти. Мадат взялся за голову.
- Эти деньги надо немедленно вернуть!
- Все деньги одинаковые, - фыркнула Афруз-баджи. - Хочешь, так возвращай из своего жалованья. А у меня осталось, - сна заглянула в сумочку, - осталось всего сорок шесть рублей!.. Потому-то у тебя кровать и без покрывала, что ты боишься денег... Жены ответственных работников на дню меняют по десять платьев, а мне стыдно показаться на улицу в своих обносках!.. Государство, что ли, обеднеет из-за этих грошей? Если установлено пособие, то, значит, так и полагается! Всякие бездельники, проходимцы, не моргнув глазом, глотают тысячи, а ты, батрак, сын батрака, получив пособие от советской власти, дрожишь как осиновый лист!
- Мне не полагается никакого пособия, да еще от исполкома, - стараясь подавить раздражение, сказал Мадат. - Я поговорю с Гашемом.
- Конечно, поговори! - разрешила жена, тряся жирным тяжелым подбородком. Да он тебя на смех поднимет! Ишь скандал закатил из-за таких пустяков!.. Ты, вижу, боишься собственной тени! Да если бы я тебя, дуралея, слушалась, то в нашем доме до сих пор были бы только хэсир и Мамеднасир! (Хэсир - соломенная подстилка. Афруз-баджи напомнила Мадату частушку: "В доме хоть шаром покати: поломанная подстилка и муженек Мамеднасир" ред.) - взвизгнула Афруз, точь-в-точь как колеса игрушечного грузовика. - Тяну своего муженька вверх, в достойные люди, а он - полюбуйтесь! - мечтает вернуться вспять к стоптанным чарыкам, к хурджуну!..
А на кухне сидел втихомолку Кеса, со свистом хлебал темно-коричневый чай, любовался своим отражением в блестящем серебристом самоваре. Это под его непосредственным руководством были привезены на арбе покупки из магазина. И теперь хитрый Кеса считал, что Афруз-баджи его уже никогда не выдаст, не отречется от верного прислужника, а, наоборот, вознаградит его по заслугам.
Отказавшись от обеда, Мадат полетел сломя голову к Суб-ханвердизаде. В пути он приготовил самые гневные, резкие слова, но едва вошел в полутемную комнату, увидел ничком распростертого на койке председателя, с впалыми серыми щеками, с унылым взором, как растерялся.
- Вы в мое отсутствие, - сказал он без предисловий, даже забыв поздороваться, - послали моей семье пятьсот рублей. Так поступать недопустимо!.. Это нетактично. Конечно, если б я знал, то вернул бы деньги немедленно. Однако жена уже истратила их, потому я внесу деньги с получки в кассу исполкома и обязательно возьму квитанцию... Иначе появится повод для излишних разговоров и нареканий!
- Возвращай, - вяло согласился Гашем, для чего-то поднося к глазам желтую, словно из воска вылепленную кисть руки. - Мне-то что!.. Если установлен фонд помощи активу, то я и помогаю активу. А кому я должен помогать? Кулакам? Мол-ле?.. Смешно, право!
- Мне такие деньги не нужны! - прерывающимся от волнения голосом продолжал Мадат, крепко держась за спинку стула. - Ни гроша! Как бы ни была падка на деньги моя Афруз, но жить мы будем на мою зарплату!
- Живи на зарплату. - Гашем не спорил. - Если Демиров берет себе тысячи, почему же Мадату не брать сотни? Не понимаю!.. И Демиров, и Гиясэддинов получили ж от меня пособие на поездку в Баку, - не стану уточнять, сколько тысяч, - однако им и этого показалось мало, затребовали по телефону дополнительную кругленькую сумму.
Мадат недоверчиво взглянул на него.
- Не веришь? - без обиды спросил Субханвердизаде. - Я бы на твоем месте тоже не поверил бы. На, взгляни на квитанции. Телеграфным переводом, непосредственно в Баку, в гостиницу. - Он выдвинул ящичек столика, стоявшего у изголовья кровати, порылся в груде бумажек, нашел и ткнул прямо под нос Мадату квитанцию. - Вот, учись!