- Что прикажете?
- Пей! - И показал на чай.
От неожиданности тот захлопал глазами.
- Пей, сын чуждого элемента!
Одним духом секретарь осушил стакан.
Тем временем Кеса ускользнул из кабинета, проклиная день, когда поступил на службу в исполком.
- Слушай, ты в хороших отношениях с управделами райкома, - сказал Субханвердизаде, - надо выведать у него причину срочного отъезда Таира... Почему в Центральном Комитете вспомнили о нашем захолустье? Что гласит телеграмма? Или по телефону вызвали?
Говорил он безучастно, будто о пустяках шла речь, но Абиш понял, что поручение важное. Не хотелось, ох не хотелось ему браться за это дело, но едва Субханвердизаде повел бровью, как у секретаря улетучилось все мужество.
- Слушаю, - вяло промолвил Абиш. - Там посетители. Не дают мне покоя. Может, начнем впускать по одному?
- Гони всех в шею! - последовал непреклонный ответ.
Секретарь с беспомощным видом поднял глаза к потолку, но спорить с начальником опять-таки не решился.
Едва он сказал внизу посетителям, что приема сегодня не будет, как на крыльце, в коридоре, прихожей загудели возмущенные голоса.
- Сколько ж дней здесь томиться?
- Почему меня, бедняка, занесли в список жирных?
- Все терпение лопнуло!
- А богачи по-прежнему блаженствуют! - взвизгнула какая-то женщина.
Субханвердизаде распахнул дверь и оглушительно рявкнул:
- Что тут за кулацкое восстание? Не мешайте заниматься государственными делами! Товарищ секретарь исполкома, распорядитесь!
Но на этот раз ему не удалось усмирить недовольных. По лестнице загремели сапоги и, отталкивая женщин, стариков, вбежал на второй этаж, ворвался в кабинет широкоплечий мужчина в рваном заплатанном пиджаке.
- Смилуйся, хозяин! - заныл он. - Совсем жизни нет... В кулаки записали! Это я - то кулак? Семья двенадцать душ, мал мала меньше. Да ты меня, хозяин, знаешь! И Кеса-ага тоже обещал...
- Тш-шш, - зашипел Субханвердизаде, словно ему отдавили в толпе ногу. Немедленно прекратить!..
- Да я ж Курбан-киши; помнишь, у меня весною ночевал? - не унимался проситель.
- За-мол-чи! - раздельно отчеканил председатель и, покосившись на приоткрытую дверь, сказал потише: - Любое дело можно провернуть без крика. Не понимаешь, что ли? - И он кивнул за окно на видневшуюся в зелени тополей свежепокрашенную крышу одноэтажного домика райкома партии.
- Давай заявление и справку от сельсовета. Председатель написал в уголке заявления несколько слов.
- Покажешь в райфинотделе. Убирайся! Да скажи там, что даже кровавые слезы не разжалобят сегодня моего железного сердца. Пусть не ждут, - не до них. Налоговая политика по отношению к кулакам будет проводиться и впредь беспощадно!
Курбан-киши рассыпался в благодарностях.
Продолжительный звонок снова призвал Абиша к выполнению его нелегких обязанностей. Разбитый, измученный, он пошел в кабинет.
Субханвердизаде, приблизив к глазам какую-то бумагу, читал, шевеля губами:
- Бухгалтера!
- Слушаю.
Бухгалтера так бухгалтера... Абиша томила дума, что вече * ром придется унижаться перед управляющим делами райкома. Да и скажет ли хоть слово? Как будто не полагается доверенному лицу разглашать партийные тайны... Нет, пора, давно пора уносить отсюда ноги, исподволь искать какую-либо работку поспокойнее.
Главный бухгалтер, худощавый, долговязый, в сапогах с высокими, до блеска начищенными голенищами, держался с достоинством, вошел к председателю без доклада, лишь спросил, уже открыв дверь:
- Можно?
- Прошу, прошу, Мирза-эфенди, - засуетился Субханвердизаде. - Садитесь. Не хотите ли чайку?
- Нам некогда чаевничать-то, люди занятые, - пробасил Мирза; было заметно, что он не хотел отказываться от официальных взаимоотношений с председателем.
Тот растопырил пятерню и показал ее бухгалтеру:
- Требуется пять тысяч, Мирза. Всего-навсего!
- А можно спросить, из какого фонда и для каких надобностей?
- Из моего фонда. Из спецфонда, Мирза. Из незримого для посторонних фонда. - И Субханвердизаде хрипло закашлялся: видимо, это означало добродушный смешок.
Мирза с минуту думал.
- Завтра во второй половине дня.
- Не завтра, а сегодня. Через час! Во что бы то ни стало! - В голосе председателя прозвучало раздражение.
- Банк уже закрыт для кассовых операций. Сегодня ничего сделать невозможно.
- Возьми у Найматуллаева из магазинной выручки, - настаивал Субханвердизаде.
- Незаконно.
- Кто издает законы, Мирза-эфенди, советская власть или главный бухгалтер?
Мирза невозмутимо пожал плечами.
- Законы для всех одинаковые. И для меня - скромного бухгалтера. И для тебя, товарищ исполком. В Москве пишут законы, в Баку. У нас своих законов нету.
Субханвердизаде не привык к таким разговорам, вспылил.
- Абиш, Абиш! - грозовые раскаты председательского баса не сулили ничего веселого. - Беги к Нейматуллаеву и возьми у него взаймы для исполкома пять тысяч. Всего-навсего. До завтра!
Абиш замялся, затоптался на месте, как стреноженный конь. И ослушаться Субханвердизаде он был не в силах, и в присутствии бухгалтера соглашаться на столь дерзновенный поступок тоже не мог.
- Магазинная выручка по закону поступает в банк, - напомнил Мирза твердо.
"Ну ладно, уедет Таир, я уж с тобою расправлюсь", - подумал Субханвердизаде.
И, рассмеявшись, крикнул:
- Вся выручка и пойдет в банк! За исключением пяти тысяч. Всего-навсего! Устремив на побледневшего Абиша повелительный взгляд, добавил: - Иди!
Секретарь вышел.
Тщеславие Субханвердизаде, как видно, было удовлетворено покорностью Абиша. Помолчав, он сказал:
- Деньги предназначены товарищам Демирову и Гиясздди-нову. Спецфонд, райисполкома создан для оказания помощи руководящим работникам.
- Все равно незаконно, - Мирза с досадой поморщился. - Советский закон меч: он сразит любого отступника!
- Значит,Мирза-эфенди, мы, большевики, идем против советских законов? вкрадчиво спросил Субханвердизаде. - Так... Запомним. Твой отец случайно не был бакинским кочи? (Кочи - разбойник, хулиган; нефтепромышленники до революции вербовали из бакинских кочи шайки своих прислужников - ред.) Не он ли избивал при царизме революционеров?
- Не занимайся демагогией, товарищ Гашем! - Бухгалтер с достоинством выпрямился. - Меня не запугаешь. Советский-то закон меня и защитит. А кто мой отец, Алеша Гиясэддинов знает.
- Эх, старая крыса! - Субханвердизаде зло усмехнулся. - Мне угрожать вздумал? Из-за пяти тысяч? Всего-навсего... Когда паршивой козе приходит срок подыхать, она трется о посох чабана. Не слышал такой пословицы?.. Значит, открыто идешь против райкома партии и VIIV?..
У Мирзы задрожали губы.
- Я верен законам рабоче-крестьянского государства, - упрямо сказал он. Не только пяти тысяч, но и пяти копеек незаконно не дам никому... Разрешите быть свободным?
- Иди, иди, да заблаговременно подбери тенистое местечко на кладбище! расхохотался Субханвердизаде. - Подожди, - остановил он направлявшегося к дверям Мирзу. - Все ведь шучу, характер у меня такой... шутливый! Проверить хотел степень твоей политической бдительности. Спасибо! Советские финансы находятся в надежных руках.
Но, едва дверь захлопнулась, Субханвердизаде заметался по кабинету, как волк в клетке.
- Заживо сдеру с тебя шкуру, законник! - поклялся он, сжимая кулаки так, что ногти впились в кожу.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пегая кляча была привязана к телеграфному столбу. Седло на ней было потертое, порыжевшее от дождей и жгучего горного солнца; у тощего коврового хурджуна, притороченного к седлу, был тоже неприглядный вид.
На этом ветхом скакуне обычно отправлялся в объезд дальних аулов председатель Контрольной партийной комиссии - ее называли "КК" - Сейфулла Заманов.
Сейчас он стоял у открытого окна и разговаривал с инспектором, давал последние указания, а на дворе хлопотал Аскер: то подтягивал подпругу, то звенел уздечкой. Пышные кудри парня, на расчесывание и укладывание коих он тратил уйму времени и трудов, растрепались. Он непрерывно бросал выразительные взгляды на Заманова.