— О, Этьенн? У него сейчас отпуск. Вам нужны краски, месье? У меня лучшие глины и минералы, никакой фальшивки. У меня сироп, из которого отливаются шедевры, месье. — Красовщик щелкнул задвижками на ящике и открыл его крышку прямо на обочине: внутри лежали ряды жестяных тюбиков, прижатых бронзовой проволокой. Человечек выхватил один, отвинтил колпачок и выдавил себе на кончик пальца каплю темной кроваво-красной краски. — Кармазин — сделан из крови румынских девственниц.
— Правда? — спросил Анри. У него закружилась голова — пришлось даже опереться на трость, чтобы не упасть.
— Нет, не правда. Но краска румынская. Сделана из жуков, собранных вручную с корешков трав под Бухарестом. Но жучки эти — жуткие. Возможно, девственники. Ебаться с ними я б не стал. Хотите?
— Боюсь, мне сейчас достаточно красок. Мне сегодня нужно перенести на камень литографию — для афиши «Красной мельницы». И меня как-то подташнивает, нужно привести себя в порядок. А у моего печатника всё есть.
— А, литография. — Красовщик сплюнул в знак презрения ко всему, что связано с известняком и литографской краской. — Поветрие. Как только новизна сотрется, никто ею не будет заниматься. Быть может, киновари? Из лучшей ртутной руды, сам дроблю. Знаете, писать этих рыжих, которых вы так любите.
Анри отшатнулся, оступился на бордюре и едва удержался на ногах.
— Нет, месье, мне пора идти.
Он поспешил прочь как мог быстро — насколько позволяли ему похмелье и боль в ногах, — а за ним гнался рыжеволосый призрак, давно оставшийся в прошлом. Как он считал.
— Я загляну к вам в ателье, месье, — крикнул ему вслед Красовщик.
— Так не годится, — сказала Жюльетт.
Она стояла в мастерской, которую Люсьен снимал на пару с Анри на рю Коленкур у подножия Монмартра. Они нашли квартиру в глубине здания на первом этаже, чтобы Анри не приходилось таскать холсты по лестнице, но в смысле художественной студии — в цоколе пятиэтажного здания, стоящего вплотную к другим таким же домам с двух сторон, а на задах лишь узкий дворик, — помещение имело один отчетливый недостаток.
— Здесь же нет окон, — сказала Жюльетт. — Как вы можете работать без окон?
— Смотри, сколько у нас газовых рожков. И ширма есть, чтобы натурщицы переодевались. И ватерклозет. И печь — готовить чай. И столик из кафе, и бар, в котором все, чего ни пожелаешь. А окно есть в двери.
В двери действительно имелось овальное оконце с витражным стеклом. Размерами со скромную федору. Света из фойе сюда попадало ровно столько, что Люсьену хватало зажечь газовые рожки, ни за что не зацепившись и ни обо что не убившись.
— Нет, — сказала Жюльетт. Свою парасольку она держала так, точно собиралась ею сражаться с холстами, прислоненными к стенам по всей мастерской для просушки. Она сделала выпад против пустого мольберта, стоявшего в центре комнаты, словно предупреждала: только попробуй сунуться. — Здесь я буду выглядеть трупом. Нам нужен солнечный свет.
— Но я же тут все равно работаю, в основном по ночам, когда Анри в «Красной мельнице» или на какой-нибудь другой своей, гм, работе. Днем я почти всегда в пекарне до полудня, а… — Люсьен поник, не в силах придумать, что бы сказать такого жизнеутверждающего.
— Должна быть другая студия, — произнесла Жюльетт, шагнув к нему, и выпятила нижнюю губу. Говорила она капризным детским голоском. — Где ты сможешь написать теплый золотой свет солнца у меня на коже. — Девушка собралась было его поцеловать, но сделала пируэт, и ее турнюр чуть не сбил Люсьена с ног, а сама она направилась к дверям. — Или не сможешь.
— Почти всю аренду за нее платит Анри, — вяло добавил Люсьен. — Это на самом деле его мастерская.
— Это я вижу. Маленький тролль в своей пещере, а?
Она остановилась взглянуть на холсты, составленные у стены возле двери.
— Не говори так. Анри — мой очень хороший друг. Если б не он, мастерская была бы мне просто не по карману.
— Это Анри нарисовал? — Жюльетт нагнулась и отстранила верхний край одного холста на вытянутую руку. То был портрет рыжей женщины в простой белой блузке и черной юбке. Она смотрела в окно.
— Это прачка Анри, Кармен.
— Грустная какая-то.
— Я ее не слишком хорошо знал. Анри говорил, что хотел показать, до чего она сильная. Усталая, но все равно сильная.
— А ее что, больше нет?
— Анри услал ее прочь. Ну, мы вместе с его матушкой убедили ее оставить. А потом она уехала.
— Печально, — промолвила Жюльетт. — Но у нее хотя бы окно было, куда смотреть…
Анри взобрался на второй этаж к своей квартире. Горничная уже ушла — на столе стояли свежие цветы. Он повесил сюртук и шляпу на вешалку у двери и сразу прошел к письменному столу. Рука его тряслась — то ли от выпитого, то ли от встречи с Красовщиком, то ли от того и другого сразу. Как бы то ни было, коньяк ему поможет, и он налил себе из графина, сел и вытащил из ящика последнее письмо от Винсента.