Вот фасоль, которую он посадил полтора месяца назад. Ее ростки дотянулись уже до живой изгороди и вскоре совсем отделят участок господина Ничке от владений соседа. Ничке сам не знал, что лучше: ежедневно видеть Копфа и общаться с ним или жить в своем мире, не интересуясь чужой жизнью и не выставляя свою напоказ. Ничке хозяйничал тут уже год с лишним, Копф – неполных полгода, а урожай у него лучше. Разница была не столь разительной, но достаточной, чтобы время от времени вселять беспокойство и даже вызывать зависть. Взять хотя бы те же помидоры: разве он, Ничке, не выполнял в точности все советы авторов специальных пособий? Разве жалел извести, азота или фосфора? В один из дождливых дней, поборов тошноту, Ничке даже полил все грядки жидким навозом, что, впрочем, Копф сделал раньше. Оба брали рассаду у одного и того же огородника. А все-таки помидоры у Ничке были похуже. В высоту они, может, немного и перегнали помидоры Копфа, но ботва у них тоньше, листья мельче и не такие ярко-зеленые, а на нижних ветках даже какие-то сморщенные. Вот что касается фасоли, то Ничке не чувствовал себя в опасности; Копф, полагая, что фасоль вредна для его слабого желудка, вообще ее не сажал. По правде говоря, это была легкая победа, но в конце концов не имеет значения, каким образом мы достигаем преимущества над другими, в расчет принимаются только факты! Если говорить о цветах, то здесь Копфу было далеко до Ничке. Копф, правда, говорил, что любит цветы, но, по-видимому, был лишен настоятельной потребности общения с прекрасным. Он отказался от него, объясняя это – что за мелочность! – нехваткой денег. Ничке процитировал как-то Копфу эпиграф из одного проспекта по цветоводству. Этот эпиграф, взятый из книги какого-то восточного мудреца, гласил: «А у кого два хлеба, пусть продаст один и купит на эти деньги цветы, ибо цветы – пища для души!» Копф отшутился: наверно, душа его страдает отсутствием аппетита, поскольку она не жаждет обладать цветами – ей довольно тех, что растут на лугах и в парке. Тем временем георгины, посаженные две недели назад, уже дали сильные ростки. Постепенно они разрастутся и расцветут, образуя густую шпалеру вдоль дорожки, от калитки до ступенек крыльца. Ничке не мог нарадоваться, глядя на них. Он видел их уже в цвету, словно на картинке каталога. Счастливый и гордый, что его мечта начинает сбываться, он даже испытывал нечто вроде благодарности к людям, которые пообещали ему, что в его саду будут цвести красивые цветы, и пока не подвели.
Ничке уселся в старое плетеное кресло и закурил; солнце выглянуло из-за деревьев и осветило весь сад. Он был весь во власти ласковой тишины, спокойного дыхания земли и ни о чем не думал. Ему казалось, что сама земля, словно огромное, живое тело, ритмично дышит – то опускается, то поднимается, а он удобно и надежно сидит в кресле, стоящем на груди этого великана.
Но этому погожему и спокойно начатому дню, к сожалению, суждено было стать неприятным для Ничке. Все началось с того, что Копф, который уже успел выздороветь и, как обычно, появился рано утром в саду, вдруг окликнул его:
– Добрый день, дорогой Рудольф!
Ничке уже избавился от глупого, щемящего под ложечкой чувства страха от совершенного во сне убийства, но тем не менее всякий раз при встрече с Копфом ему было не по себе. Как ни странно и не смешно, но господину Ничке казалось, будто Копф не только знал об этом, но даже словно бы участвовал в том сне в роли жертвы, и его улыбка была улыбкой соучастника.
– Добрый день, добрый день, дорогой Вильгельм. День сегодня действительно добрый и хороший, – откликнулся отдыхавший в кресле Ничке.
– А у меня к вам просьба, дорогой сосед!
– К вашим услугам! – сказал Ничке, приподнимаясь.
– Я видел у вас как-то маленькую удобную лестницу. Не могли бы вы мне ее одолжить?
– Ну, конечно, дорогой Вильгельм, я сейчас вам ее принесу.
– Не утруждайте себя. Подайте мне ее прямо через забор.
Ничке направился к беседке, где хранилась лестница. Копф пошел по другой стороне изгороди, и оба оказались в самом дальнем конце сада, который не был виден с улицы. Приняв от Ничке лестницу, Копф прислонил ее к стволу дерева.
– Я хотел бы вам кое-что сказать, хотя, возможно, мне и не следовало бы этого вам говорить. Но поскольку это касается также и вас, я не считаю себя вправе молчать. Вчера вечером меня посетил один субъект, знаете, из полиции.
– Понимаю. Ну и чего он хотел?
– Вот именно. Трудно сказать, чего он хотел. У них всегда так. Когда я его спросил, чем обязан его визиту, он сказал, что в свое время я это узнаю.
– Он был в тирольской куртке? – спросил Ничке.
– Нет. В обычном костюме. А почему вы спрашиваете?
– Я несколько раз примечал каких-то подозрительных лиц на нашей улице.
– Возможно. Так вот этот тип сначала очень интересовался той старой рухлядью, что висит у меня на стене, но когда я ему сказал, что у меня есть на все разрешение, он успокоился. Потом его интересовали какие-то мои имущественные дела – этот дом, видите ли, когда я его купил, был заложен. Под конец он начал расспрашивать о разных людях. Интересовался, кого из соседей я знаю и что о них думаю. Между прочим, спросил и о вас.
– Надеюсь, вы обо мне не очень плохого мнения, – проговорил, улыбаясь, господин Ничке.
– Что вы, дорогой Рудольф! Я сожалею лишь о том, что не мог сказать о вас больше хорошего! Впрочем, по правде говоря, его это мало интересовало. А вообще трудно понять, что ему было нужно. Расспрашивал о том о сем, так, с пятого на десятое.
– А вы, господин Копф, поинтересовались, имел ли он вообще право задавать вопросы?
– Должен признаться, что мне это не пришло в голову. Он показал мне какое-то удостоверение.
– Значит, любой бродяга, показав первое попавшееся удостоверение, может спокойно войти в ваш дом, рассматривать все, что ему заблагорассудится, и задавать вопросы?
– Вы меня огорчили, господин Ничке.
– Сколько разных обманщиков и злодеев бродит по Германии!
– А что бы вы сделали на моем месте?
– Прежде всего тщательно осмотрел бы его удостоверение.
– А я этого не сделал, – расстроился Копф.
– Ну, ничего, впредь будете осторожнее.
– Может быть, сообщить в полицию?
– Делайте, как считаете нужным. Это уж решайте сами.
Разговор этот происходил утром. Потом Ничке долго работал и сделал до обеда массу дел, в том числе прополол солидный участок огорода. Чтобы втянуться в такую малоприятную работу, заставить мышцы и нервы автоматически выполнять все эти скучные движения, надо было найти в себе немало сил, терпения и упорства. Ничке достиг превосходных результатов, он даже так забылся за работой, что пришел в ресторан Биттнера на час позже обычного, и ему пришлось удовлетвориться довольно жестким жарким и подогретыми клецками. Это несколько испортило ему настроение, особенно потому, что клецок он не любил и, выйдя из ресторана, явственно ощущал их присутствие в желудке. В связи с этим Ничке решил совершить после обеда продолжительную прогулку, обойти вокруг виллы, пройти через парк и вернуться домой лугом. Всю первую половину дня он гнул спину над грядками, а теперь еще эти клецки! Да и вообще Ничке в последнее время чувствовал себя неважно. Врачи утверждают, что прогулка, это передающееся всему телу ритмичное движение ног, ускоряет кровообращение, улучшает работу сердца, перистальтику кишечника и вообще является естественным регулятором всех функций человеческого организма. Ничке слышал об этом от многих знакомых – своих сверстников, которые совершали прогулки и хвалили их благотворное влияние на здоровье, но сам относился к таким прогулкам недоверчиво, считая их даже чем-то вроде чудачества, и думал: кто знает, может, от них и стареют. Ничке считал, что только труд и целенаправленная деятельность держат человека в хорошей форме. Но, возможно, те люди тоже правы.