Такого ответа Такао не ожидал.
«Она что, умеет готовить?» — удивляется он про себя и, не утерпев, с издёвкой в голосе выпаливает:
— Сами готовили?
— А что? Да, иногда я сама готовлю! — обиженным голосом говорит она и открывает белыми пальцами маленькую розовую коробочку.
Внутри лежат два кое-как слепленных онигири[40], размякший ком жареного мяса, омлет и разделённый на секции пластиковый поднос с щепотками тыквы и макаронного салата. Такао по виду решает, что вкусным тут ничего быть не может, но ему хочется расквитаться за то, что она подсматривала в его блокнот, и он тянет к её еде свои палочки:
— Тогда давайте меняться закусками!
И, не дожидаясь ответа, цепляет кусочек омлета и закидывает себе в рот.
— Ой, погоди! Я не совсем уверена... — в панике протестует она, но запинается.
«И правда, голос как у ребёнка», — жуя омлет, думает Такао. К языку прилипают крупинки сахара. Рот наполняется сладостью.
— М?
Раздаётся хруст, как будто он раскусил что-то твёрдое. Неужели яичная скорлупа? Ну и ну... Такао уже жалеет о своей поспешной выходке. Всё даже хуже, чем он предполагал.
— ...что получилось съедобно... — умирающим голосом договаривает она. Покраснев, опускает взгляд и роется в своей сумке. — Но так тебе и надо!
С этими словами она протягивает Такао пластиковую бутылку с чаем. Он берёт её и делает большой глоток. Громко выдыхает и тут же, не в силах сдержаться, начинает хохотать.
— Потрясающая криворукость! — он всеми силами старается, чтобы это прозвучало как комплимент.
— Да ну тебя! — сердито говорит она.
Ха-ха, обиделась! Надо ещё похвалить.
— Но в своём роде вкусно. И на зубах хрустит.
— Ты издеваешься?!
— Ха-ха-ха! А можно ещё кусочек?
— Нет! Своё ешь!
— Но почему?
— Потому!
Её лицо ещё гуще заливается краской, а обиженным видом и голосом она всё больше напоминает ребёнка.
Такао впервые думает о ком-то с такой нежностью. Ему кажется, что он нашёл нечто невероятно для себя ценное.
Бывает, что на короткий промежуток времени, когда солнце только-только скрылось за домами, свет из окон электрички сравнивается со свечением, исходящим от неба.
Бывает, что ты замечаешь в поезде линии Тюо на соседнем пути чью-то знакомую фигуру, но в тот же миг её загораживает встречный поезд линии Собу.
Бывает, что ты идёшь по пустому торговому кварталу, случайно смотришь в сторону и видишь, как освещённый уличными огнями переулок уходит по прямой куда-то в бесконечность.
И когда момент упущен, тебя настигает боль, как будто кто-то сдавил тебе грудь изнутри.
«Есть ли у этого чувства название?» — всякий раз думал Такао. За день таких мгновений бывает столько, что и не сосчитать. А замечал ли он их, пока не встретил Её? Пока не узнал, что знакомые люди могут внезапно исчезнуть? И как теперь с этим жить? Этого Такао не понимал, сколько ни думал.
Но он осознал одну простую вещь.
Ему хочется сделать туфли специально для Неё.
А ещё — хотя, если сказать вслух, это прозвучит безумно, — что он в Неё влюбился.
За занавесом из дождя и клёнов стоит та, чьего имени он не знает. Она улыбается и машет ему рукой. В ней словно воплотилась главная тайна мира.
Одна из двух песен Отомо-но Якамоти, посланных старшей дочери госпожи Саканоэ с красными листьями хаги (японский клевер) и цветами фудзи (глицинии). Расцветшая не по сезону драгоценная фудзи перекликается у автора с красотой девушки.
Глава 5
Под нежными лучами, в саду света.
«Наконец-то добралась».
С трудом волоча отяжелевшие ноги, она подходит к входной двери и поворачивает ручку.
«Но как же так? — с острым отвращением думает Юкино. — Я всего лишь прошлась по улице, вернулась домой, а чувствую себя совершенно разбитой». Она скидывает с ноющих, отёкших ног туфли, стягивает и бросает прямо в прихожей чулки, заводит руку за спину и через ткань блузки расстёгивает лифчик. Кладёт только что купленную тяжёлую книгу на стол и, стараясь не замечать разгром в комнате, направляется к кровати, вот только в голове всё равно одно за другим всплывают напоминания о том, что ей надо сделать.
40
Онигири — колобок из пресного риса. Обычно в онигири кладут начинку и заворачивают в сушёные водоросли нори.