Выбрать главу

Только сейчас Такао обратил внимание на её туфли: на низком каблуке, украшенные лентой. Одну ногу она ставила неестественно, стараясь не наступать на пятку. Наверное, натёрла. На лбу у неё выступила лёгкая испарина, дыхание ещё не восстановилось, и всё же она заговорила чуть громче:

— Рада была повидаться, Фудзисава-кун... Давно мы вместе не гуляли.

С наступлением вечера перед турникетами начала скапливаться толпа. Вокруг звучали разговоры и шаги нескольких тысяч людей.

— Так ты придёшь завтра в школу? — с каким-то вызовом в голосе спросила Михо.

Не зная, что ответить, он продолжал глядеть в пол. Стало ещё холоднее. У Такао мёрзли пальцы ног. У Михо они, наверное, совсем окоченели.

— Как же противно смотреть, когда кто-то считает, будто на свете он один такой несчастный!

От неожиданности Такао непроизвольно вскинул голову. На секунду ему показалось, что это сказал кто-то из прохожих. Но именно Михо пристально смотрела на него заплаканными глазами.

«Надо что-то сказать», — подумал Такао. Что в таких случаях говорят? Мозг лихорадочно работал, словно за минуту до окончания экзамена. Сойдёт и первая попавшаяся мысль:

— Тебя это не касается, Касуга.

Его голос дрожал, и он сам поразился, как по-детски прозвучали его слова.

Михо не отступала:

— Да, не касается. Но в школе есть с десяток ребят, у которых развелись родители. В этом нет ничего особенного, и киснуть тут просто глупо.

Такао покраснел раньше, чем почувствовал стыд. Посмотрел на Михо, не веря, что эта маленькая девочка перед ним действительно она.

— Можешь прогуливать школу, сколько тебе вздумается, но неужели ты пытаешься этим что-то сказать? Я здорово ошиблась, считая тебя взрослым. По крайней мере, общайся с людьми по-человечески!

Такао растерянно смотрел, как из её глаз катятся слёзы.

«Это какая-то другая Михо, — думал он. — Та, которую я знаю, с кем мы вместе прошли десятки километров, не стала бы так резко со мной разговаривать. Она видит меня насквозь, понимает все мои чувства, а что смог разглядеть в ней я?»

Михо опустила голову и пошла прочь от Такао, тихо сказав напоследок:

— Тебе ведь хватило смелости меня поцеловать...

Она прошла турникет, и её маленькая фигурка сразу же исчезла в толпе.

От Синдзюку он два часа тащился до дома пешком. Втискиваться в заполненный поезд ему совершенно не хотелось. Как только он отошёл от станции, начал накрапывать мелкий дождь; когда миновал Накано — полило по-настоящему, но Такао, склонив голову, упрямо двигался вперёд. Дождь, переходящий в снег, хлестал его холодом, неразношенные кроссовки натирали ноги. Странно, но эта боль несла с собой своеобразное утешение.

«Хоть это и не станет для меня наказанием, — просил он, — но пусть я потеряюсь на самом деле». И всё же, когда из дождя вынырнули освещённые уличными фонарями жилые кварталы, Такао испытал такое облегчение, что едва не заплакал.

Несмотря на выходной, в квартире никого не было.

Так они и жили в последнее время. Брат даже по субботам работал допоздна, а мать наверняка ушла на свидание с каким-нибудь незнакомым ему человеком.

Такао наскоро обтёрся полотенцем и переоделся. Всё ещё пребывая в подавленном настроении и продолжая мёрзнуть, он вышел в прихожую, открыл обувной стеллаж и присел перед ним на корточки.

Там, словно коллекция ракушек диковинной формы на полках в музее, в свете слабой лампы тускло заблестела женская обувь всевозможных расцветок. Скромные коричневые мюли[5], нарядные чёрные лодочки с открытым мысом, сапожки низкие и до колен, мало соответствующие возрасту кроссовки на платформе, горчичного цвета танкетки, тёмно-лиловые туфли на шпильках... На стеллаже стояло только то, что его мать часто надевала в это время года, а почти впятеро того больше лежало в коробках, громоздящихся в коридоре. Такао, начав с краю, принялся по очереди вынимать пару за парой, вставлять распорки, если их не было, дрожащими от холода руками смахивать щёткой пыль, по необходимости натирать кожу кремом и полировать её хлопковой тряпкой. Привычная работа понемногу успокаивала нервы. Обогреватель наконец протопил комнату, и его уже не так трясло.

Мать Такао питала страсть к туфлям, и ради неё он с детских лет взял уход за ними на себя. Пока сверстники мечтали о моделях поездов или роботов, его в младших классах очаровывала разнообразная женская обувь. Отношение к матери с тех пор сильно поменялось, но глубоко укоренившаяся привычка и сейчас помогала ему расслабиться. Сосредоточившись на обуви, он мог забыть обо всём на свете.

вернуться

5

Мюли — туфли с открытой пяткой.